покупать ли их: «Ну, куда – один раз оденешь и отправишь в чулан, это же пытка – такие носить!» Но мы с продавщицей убедили её, что хоть одни такие туфельки – нарядные и непрактичные – у девушки в гардеробе должны быть обязательно. Однако к концу торжественной части я уже была согласна с мамой на двести процентов. Вроде бы и ходила я всего ничего – до сцены за аттестатом – и назад, а ноги отекли и ныли ужасно. Что же делать? Ведь большая часть вечера ещё впереди. Я решила сбегать в класс, там мы хранили «сменку – сменную обувь, и я свою забрать пока не успела. Переобуться в разношенные шлёпки мне сейчас казалось чистым блаженством. И плевать, кто что скажет!
Со слезами на глазах, держась на перила, я спустилась по лестнице – если ногу подвернёшь, то вместо рассвета в лесу будет тебе рассвет в травматологии. Ещё нужно было миновать длинный коридор – отсюда двери вели в учительскую, в кабинет директора, медпункт, потом свернуть в просторный холл с раздевалками и по лестнице подняться на второй этаж, в наш класс. И каждый шаг – такая боль, ой, мамочки!
Но как только я свернула из коридора в тёмный, практически не освещённый холл, меня схватили железные руки. Сердце ухнуло в пятки, и я бы завизжала на всю школу, если бы в следующий миг не узнала Махачёва.
– Что тебе? – спросила я одними губами.
– Даша, – он сжимал мои плечи так, словно хотел раздавать их.
– Больно же, – тихо заныла я.
То, что это был Махачёв, почти не принесло мне облегчения, я же говорила, что в последнее время до дрожи его боялась.
– Даша, – повторил он, и, не ослабляя хватки, начал меня целовать.
Боже мой! Я уж молчу, что до этого в жизни ни с кем не целовалась. Но впервые начать «лизаться» с Махачевым, к которому я никаких чувств, кроме страха не испытывала, оказалось потрясением вдвойне.
Я уверена была, что даже здесь, в школе, он может сделать всё, что угодно. Например, сунуть мне под рёбра «перо» – как говорилось в фильмах о бандитах, которые в то время косяком показывали по телевизору. Я замерла, сжалась, это был самый жуткий момент в моей жизни. Махачёв, не выпуская меня, одной рукой неловко начал гладить меня по голове:
– Дашенька моя, Даша…
И тут у меня подломилась ступня… я дёрнулась и чудом – до сих пор считаю это чудом – мне удалось высвободиться. Два движения на то, чтобы сбросить туфли, отчаянный рывок – и в дверь, на крыльцо… Я не думала тогда, что будет, если Махачёв вновь схватит меня уже не в школе, а во дворе – там-то вообще никого не дозовёшься на помощь. Школа наша стояла на окраине – за ней шли последние девятиэтажки, а дальше городское кладбище и лес.
Но мне страшно повезло: ещё отъезжали машины родителей. Возле длинной белой легковушки я увидела сверкающую в свете фонарей фигурку Маринки Ермаковой. Я полетела туда, сломя голову.
Маринка в последний
