Федей по целым ночам в кабаке, как не я? Ведь он меня до чахотки доведёт. А тут ещё эта… развратнейшая личность, сплетник и клеветник – Розенталь… И тоже, изволите видеть, называется его другом. И можете представить…
Александра Павловна (нетерпеливо). Голубчик!
Татаринов. Нет, вы можете себе представить: я уж месяц как не подаю ему руки, а позавчера сидим мы в ресторане втроём, я, Федя и этот негодяй, и он заговаривает со мной. Вы понимаете это?
Александра Павловна. Да, да, я знаю, не волнуйтесь. Я знаю, насколько Розенталь вреден для Феди.
Татаринов (успокаиваясь). Вреден! (Вдруг вспоминает.) Позвольте, а откуда вам известно, что я с Федей ездил к этой самой Беренс?
Александра Павловна (смущённо). Мне… кучер Еремей рассказывал.
Татаринов. Вот так Еремей! (Возмущённо.) Да ещё Петрович! Но, по крайней мере, он, этот ваш поверенный в семейных делах, сообщил вам, что уже два месяца, как Федор Иванович не был у Беренс?
Александра Павловна. Да, я знаю: с тех как приехала Анфиса. (Тихо.) Как я счастлива, если б знали!
Татаринов (растроганно). Милая вы моя!
Александра Павловна. Я так измучилась.
Татаринов. Милая вы моя, так успокойте же вашу душеньку, знайте, что уж больше он к этой женщине не поедет – он мне честное слово дал. А вы говорите, зачем езжу? – Высидел-таки его.
Александра Павловна. Да. Он и мне слово дал, только верить-то я боюсь. Как тут поверить, когда кругом такое делается… Вы заметили, что сегодня нет у нас ни Переплетчикова, ни Ставровского, ни Роговича…
Татаринов. Заметил. Как же этого не заметить!
Александра Павловна. Что не приехал сегодня ни Тимофей Андреевич, ни Маслобойников и никто товарищей-адвокатов? Кто у нас сегодня? Шушера какая-то, да ещё помощники Федора Ивановича, да ещё этот Розенталь… О вас я не говорю – вы Федин друг.
Татаринов. Тяжело мне говорить вам, Александра Павловна… но и я сегодня не приехал бы, не поклянись я никогда не оставлять Федора Ивановича.
Александра Павловна (возмущённо). Послушайте, как вы смеете это говорить! Разве Федя нечестный человек, к которому нельзя и в дом прийти? Мне уши прожужжали с этой историей на суде. А я и до сих пор не понимаю, что здесь такого! Сказал он что-то, – но ведь вы же сами находили, что речь его была блестяща.
Татаринов (успокаивая, кладёт свою руку на её). Да, да, милый друг, вы этого не понимаете. Как бы вам это объяснить? Ну, в увлечении защитой, желая во что бы ни было выиграть дело, быть может, сорвать лишний аплодисмент, – Федор Иванович очень любит поклонение, – он позволил себе очень резко, даже грубо и даже совсем непристойно отозваться о потерпевшем, человеке очень несчастном…
Александра Павловна. Правда, что из публики кричали: вон?
Татаринов. Ну, один там крикнул.
Александра Павловна. Мне передавали, что Федя обернулся и так гордо посмотрел на этого,
