дверь в сени тоже была не заперта. Из сеней внутрь вела еще одна дверь, утепленная, которую на запоры никогда и не закрывали. Та самая дверь, за которой пытался спрятаться дядя Леня, заперев ее изнутри на хлипкий крючок. В темноте сеней я наощупь по памяти сразу нашел ее ручку, открыл, и мы переступили через порог. Маша ахнула…
Дом наш устроен до гениального просто. Если отбросить все перегородки, разделяющие комнаты, посередине будет стоять русская печь. Перегородки делят дом крест-накрест. Получается четыре комнаты, включая кухню, и в каждой теплый угол печки.
Та комната, в которой мы оказались была самой маленькой и на городской манер называлась "коридор", хотя, конечно, никакой это был и не коридор. Из мебели здесь была старая тумба и лавка, да еще рукомойник, который не помещался на кухне. Рядом с рукомойником стояло ведро с чистой водой, сейчас пустое, а над рукомойником висело большое зеркало в раме.
И правда, как тетя Людмила сообщала в последнем письме, теперь от края его по диагонали проходила большая трещина – дядя Леня не сдержался, саданул по своему отражению. И его ведь можно понять, потому что сверху по раме зеркала шла вырезанная надпись: "Что может быть трудней: смотреть в себя и жить". Надпись, как и раму, сделал Алексей Зиновьевич, второй муж бабушки. Говорится же: в разбитое зеркало смотреться – к несчастью. И вот, пожалуйста. Сколько прошло с того момента, как зеркало треснуло, сколько понадобилось времени, чтобы случилось несчастье? А ведь было это зеркало со своей загадочной надписью для меня и еще одним символом: это бабушкина семья – бабушка и все ее пятеро детей. Что же сталось, когда зеркало разбилось?
Напротив была самая большая комната. Здесь были кровать, диван, комод, на котором раньше стоял телевизор, а сейчас почему-то его не было. Слева от коридора кухня. Тут помещались только буфет, стол да газовая плита. Холодильник издавна, по деревенской традиции находился в холодном месте, в сенях. Пройдя через кухню можно было попасть в комнату бабушки, всю заставленную мебелью: два шкафа, еще один комод, узкая высокая кровать. Эта последняя комната была меньше большой за счет того, что перегородка между кухней и комнатой сдвинута дальше, чем между большой комнатой и коридором.
В проемах перегородок вместо дверей всегда висели занавески. На полу в огромном количестве один на другом лежали половики, вытканные бабушкой.
Когда гости попадали первый раз в наш дом, всегда ахали, потому что во всех комнатах, на всех стенах висели удивительные поделки дедушки Алексея Зиновьевича, начиная от зеркала в коридоре и кончая всякими резными ковшиками и кружками. Потом и дядя Леня начал вносить свою лепту, появились разделочные доски на стенах: дальше этого его фантазия не шла – не хотел он повторять работы отчима.
Но теперь, возможно, Маша ахнула и не из-за этого. В доме был полный развал. Все перевернуто вверх дном, все сдвинуто, разбросано. Конечно, никаких занавесок в проемах дверей и на окнах. Видно, обыск тут был первостатейный.
– Как они еще печь не своротили! – вырвалось у меня.
На всем лежал хороший по
