«Когда я давал слово, то искренне хотел». А так мы уже здесь.
Что же касается меня... Когда я смотрел на эти горы – невысокие, осыпанные белыми камнями, тонущие в хамсинном мареве, – когда, поднявшись на хребет, я пытался отыскать на пятачке глинистого грунта след проехавшего здесь десять лет назад танка, словно последний след моего отца, – головой я понимал, что другая гора может оказаться стратегически не хуже. А может и не оказаться. Для меня это не имело никакого значения. Мое место было здесь.
Это был не тот Шарон, которого вы привыкли видеть на телеэкранах, не Шарон времен премьерства – располневший, если не сказать расползшийся, с бегающими глазками. Живой, энергичный, в два раза худее, чем сейчас, он и тогда был «бульдозером», так же шел напролом, но сознательно, а не по инерции. Выполняя функции сугубо штатские, в Канфей-Шомрон, тем не менее, он почему-то приехал на армейском джипе. Несмотря на полноту, буквально выпорхнул из машины и, размахивая какой-то синей папкой, бросился к нам, крича: «Хаим! Менахем! Натан! Скорее сюда!».
То, что он нам привез, означало победу. Полную. Почти. Это было решение правительства о создании нашего поселения – правда, не здесь, а по другую сторону Шхема, на горе Кабир. С точки зрения стратегической, новое место было еще лучше. С него открывался вид и на долину Тирца, и на Иорданскую долину. С него просматривался, а в случае необходимости и простреливался, Шхем. Ясно было, что упускать такую блестящую возможность никак нельзя.
Все молча глядели на нас троих. Но Натан ничего не говорил, лишь лицо его было белым, как луна, которая как раз в этот момент с интересом высунулась из-за туч. Менахем, который в жизни не курил, попросил у меня сигарету и, очевидно, счел свою миссию выполненной. Следовательно, отдуваться за всех суждено было мне. Радость набухла в наших друзьях, но для ее взрыва, для многократного «Ура!», для плясок под «Ам Исраэль хай!»{«Народ Израиля жив!»} нужен был детонатор. Все смотрели на меня и ждали.
– Мы победили, – ответил я и пошел прочь.
Мы вышли одновременно – я из каравана, а луна – из-за туч. Все наше поселеньице, навеселившись, спало. В празднестве принимали участие и солдаты, которым, по-моему, здорово обрыдло контролировать наше поведение. Теперь наступила тишина, прерываемая стонами окрестных шакалов. Гора смотрела на меня, шевеля редкими ресничками сосен.
– Уезжаешь? – спросила Гора.
– У меня нет другого выхода.
– А как же я? – спросила Гора.
– Но если я сейчас не уеду сам, меня выселят насильно; нас все равно с тобой разлучат.
– Мне будет плохо без тебя, – сказала Гора.
– Мне тоже будет плохо, но я... я ненадолго. Я попробую что-нибудь сделать. Как только мы обоснуемся на Кабире, я вновь начну прокладывать путь сюда.
– Я не смогу без тебя, – сказала Гора.
Мне нечего было ответить. Я не понимал, что творится.
