забыть. Все забыть… Забывал… Я думал, что самое страшное со мной уже произошло. Это война. И я защищен, я теперь защищен. Своим знанием, тем, что там… тогда… пережил. Но…
Я поехал в чернобыльскую зону… Много раз уже был там… И там понял, что я беспомощен. И я разрушаюсь от этой своей беспомощности. От того, что я не узнаю мир, в котором все переменилось. Даже зло другое. Прошлое меня уже не защищает. Не успокаивает… В нем нет ответов. А раньше они были… (Задумывается.)
Зачем люди вспоминают? Но я поговорил с вами, что-то проговорил словами… И что-то понял. Я теперь не так одинок. А как это у других?
Петр С., психолог
Монолог о том, что можно поговорить и с живыми, и с мертвыми
Ночью волк во двор вошел… В окно глянула – стоит и светит глазами. Фарами…
Я ко всему привыкла. Семь лет живу одна, семь лет, как люди уехали. Ночью, бывает, сижу, пока не высветлит, и думаю, думаю. И сегодня всю ночь на кровати крючком сидела, а потом вышла поглядеть, какое солнышко. Что я вам скажу? Самая справедливая вещь на свете – смерть. Никто еще не откупился. Земля всех принимает: и добрых, и злых, и грешников. А больше справедливости на этом свете нет. Я тяжко и честно всю жизнь трудилась. По совести жила. А мне справедливость не выпадала. Бог где-то делил, пока до меня очередь дошла – у него уже ничего не осталось, что мне дать. Молодой может умереть, а старый – должен… Никто не бессмертен – ни царь, ни купец… Сначала я людей ждала, думала – все вернутся. Никто на век не уезжал, уезжали на время. А теперь смерти жду. Помереть не трудно, а страшно. Церкви нету, и батюшка не приезжает. Некому мне отнести свои грехи…
Первый раз сказали, что у нас радиация, так мы думали, это болезнь какая-то, кто заболеет – сразу помирает. Нет, говорят, что-то такое, что на земле лежит и в землю лезет, а увидеть нельзя. Зверь, может, видит и слышит, а человек нет. А это неправда! Я видела… Этот цезий у меня на огороде валялся, пока дождь его не намочил. Цвет у него такой чернильный… Лежит и переливается кусочками… Прибежала с колхозного поля и пошла на свой огород. И такой кусочек синий… А через двести метров еще один. Величиной с платочек, что у меня на голове. Крикнула я соседке, другим бабам, мы все оббегали. Все огороды, поле вокруг… Гектара два… Может, четыре больших кусочка нашли. А один был красного цвета… Назавтра посыпал дождь. С самого утра. И к обеду их не стало. Приехала милиция, а уже не было чего показать. Только рассказывали… Кусочки вот такие… (Показывает руками.) Как мой платочек. Синие и красные.
Мы не сильно боялись этой радиации… Когда б мы ее не видели, не знали, может, и боялись, а когда посмотрели, то уже не так страшно. Милиция с солдатами трафаретки поставила. У кого-то возле дома, где-то на улице – написали: семьдесят кюри, шестьдесят кюри… Век жили на своей картошке, на бульбочке, а тут сказали – нельзя! И лучок не разрешают, и морковку. Кому беда, кому смех… Работать на огороде советовали в марлевых повязках и резиновых перчатках. А золу из печи закапывать.
