опять полез за папиросами.
– Потрудитесь вести себя вежливо, лейтенант. – Игорю хотелось взять Никитина за грудки и вытолкнуть на лестницу. – И перестаньте курить, это отвлекает.
– Слушаюсь, товарищ капитан, – так же врастяжку, без тени обиды ответил Никитин.
– Я старший оперуполномоченный отдела борьбы с бандитизмом капитан милиции Муравьев, вот мои документы.
Литовская поправила очки и, поднеся удостоверение совсем близко к лицу, начала читать.
– Да, слушаю. – Она вернула документ Игорю. – Чушь какая… милиция, бандиты… Вы не ошиблись?
– Нет, – сказал Игорь твердо, – может быть, мы поговорим в комнате?
– Конечно, конечно, проходите. – Хозяйка отступила, освобождая дорогу.
– Кто еще есть в квартире?
– Я одна.
– Останьтесь здесь, – повернулся Игорь к оперативникам, – если что…
– Понятно. – Никитин вынул из кармана пистолет.
Литовская с нескрываемым ужасом посмотрела на оружие.
– Это? – спросила она. – Зачем это?..
– Для порядка, – усмехнулся Никитин, – для полной, значит, расколки.
Игорь резко повернулся и так посмотрел на него, что тот немедленно спрятал оружие.
«Сволочь, – подумал Муравьев, – не человек, а музей пороков, ну, погоди, вернемся на Петровку…»
– Так куда мне пройти? – продолжал он вслух, обращаясь к хозяйке.
Женщина повернулась и пошла в глубь квартиры. Стараясь ступать по постланной на полу вышитой дорожке, Игорь шел за ней, пораженный блеском натертых воском полов. Он не мог понять, как она в такое время одна может поддерживать в квартире идеальную чистоту.
Они вошли в комнату, больше напоминавшую музей. Здесь тоже было много книг, но не это поразило Игоря. На стенах висели акварели. Пейзаж, изображенный на них, был однообразен и суров. Льды. Бесконечные. Уходящие к горизонту. Но именно в этом однообразии и была какая-то мрачная красота, заставлявшая смотреть на них неотрывно.
– Вы любите живопись? – поймала его взгляд Литовская.
– Очень, но такое я вижу впервые.
– Это рисовал отец. Он всегда говорил, что нет ничего прекраснее и величественнее льдов.
– Мне трудно судить, но то, что я вижу здесь, очень здорово. И страшно. Только теперь я понял Амундсена. Помните, он сказал: «Человек может привыкнуть ко всему, кроме холода». На них даже глядеть зябко.
– Я привыкла, – Литовская сняла очки, – привыкла и полюбила этот Север.
– А разве есть другой?
– Конечно. Каждый все воспринимает индивидуально, даже ваш визит. – В голосе ее не было прежней растерянности.
– Я понимаю вашу ироничность, но хотел бы заметить, что наша служба не менее важна и полезна, чем любая другая. Только вот нарисовать нам нечего.
– А как же ваши типажи? Система Ломброзо?
– Слава богу, в нашей стране
