глядя на обрубок на месте правой руки. Беляков вертелся среди них, хлеща шашкой на все стороны. «Дэвана!» – закричал кто-то, и басмачи бросились врассыпную, спасаясь от одержимого русского. Он на скаку срубил еще одного и диким галопом ушел по ущелью. Утром пограничный отряд был на месте схватки. Керим, боец из местных, долго ходил между камней, читая одному ему видимые следы, затем подошел к командиру и молча показал ему три пальца. Изуродованное тело второго пограничника нашли дальше по ущелью. В тот день Беляков убил свой страх.
Через семь лет, уже на другой границе, в заснеженных финских лесах, он убил его снова. Когда белофинны рассекли колонну на лесной дороге и принялись забрасывать танки бутылками с горючей смесью, батальонный комиссар Беляков развернул свою машину и точными выстрелами отогнал их прочь. Он готов был убивать страх снова и снова, и каждый раз это давалось все легче и легче, но Беляков уже давно понял, что не может требовать того же от других. Люди боялись, и с этим ничего нельзя было поделать. Его задачей, как комиссара, было помочь им преодолеть страх, однако как это сделать сейчас – он не знал. Человек хочет жить – это естественно, это в его природе. Как заставить его забыть об этом, как повести вперед, под бомбы, навстречу смерти!.. Комиссар глубоко вздохнул – он должен хотя бы попытаться объяснить это своим танкистам…
– Значит, так, товарищи, – Шелепин безжалостно нарушил сосредоточенность Белякова, похоже, даже не заметив этого. – Получен приказ выдвигаться к линии фронта для поддержки контрудара наших войск. Мы переходим в распоряжение командира 27-го стрелкового корпуса, наш батальон будет действовать отдельно от дивизии…
С некоторой завистью комиссар отметил, с каким вниманием танкисты слушают майора.
– Хочу отметить, – комбат говорил с непривычной серьезностью и какой-то обычно не свойственной ему силой в голосе, – что нами получен приказ на наступление. На наступление, товарищи! Не собираюсь обещать вам, что мы решим исход войны и прямо отсюда погоним врага на запад, но сколько-то своей земли назад отберем, – он внимательно посмотрел на своих подчиненных. – Если, конечно, будем думать о том, как нанести врагу поражение, а не о том, как бы сберечь любой ценой свою драгоценную шкуру.
Комбат выпрямился во весь свой небольшой рост. Сейчас этот невысокий полноватый командир казался почти величественным.
– Я не ожидаю от вас, что вы все, как один, станете Героями Советского Союза, но трусости в своем батальоне не потерплю! – Его голос смягчился. – Кое-кого из вас я сам учил. Так вот, надеюсь, что вы меня не опозорите. Засим комсомольское собрание разрешите считать закрытым, резолюцию пусть каждый для себя сформулирует сам. Экипажам – готовить танки к маршу, командирам рот – остаться. И вытащите кто-нибудь Евграфыча из этой консервной банки, – он указал на Т-26, в котором копались ремонтники. – Он мне нужен.
Танкисты бегом бросились к машинам, Петров, Иванов и Бурцев подошли
