style="font-size:15px;"> – Вину не я определяю, а суд… Если быстро найдем Заботину, то суда можно избежать. У кого она может скрываться?
– Я не знаю, товарищ…
– Майор! Майор Колпаков… А кто может знать о ее личной жизни? Кто ее подруги?
– Это театр, товарищ майор. Здесь подруг не бывает. Они все соперницы.
– А приятельница какая-нибудь. Не из актрис, а так.
– Есть! Гримерша наша. Оксана, не помню фамилию…
Семен Маркович даже подпрыгнул от радости, как будто мысль о тихой одинокой гримерше решала все проблемы. Вот сейчас этот грозный грузный майор возьмется за Оксану и отпустит бедного режиссера на все стороны… Телефон в гримерке не отвечал. И тогда на ноги были подняты все, находящиеся в театре. Все, кроме зрителей и играющих актеров… Испуганную гримершу Бабину притащили через две минуты.
С Оксаной разговор был не такой жесткий. Режиссера надо было ошеломить, а эта женщина и без того была в нервном состоянии. Но отвечала гримерша довольно четко:
– Знать я, конечно, не знаю, но предполагаю, что Верочка у своего любимого человека прячется.
– У любовника?
– Нет, что вы такое говорите. Верочка не такая. Он ей почти жених. Даже ближе – почти муж.
– А как этого «почти мужа» зовут? Вы случайно не знаете?
– Знаю. Мне Верочка часто о нем говорила. А зовут его Левушка.
– Лев, значит… А адреса Левушки у вас случайно нет?
– Адреса нет… Но есть домашний телефон. Вера дала мне его так, на всякий случай. Вдруг театр сгорит, когда она у Левушки ночует… Вот и телефон, и фамилия его – Бармин Лев Николаевич.
Городской человек привыкает к огромному потоку информации. С самого утра всё вокруг начинает вещать, сообщать, уговаривать. Бедному обывателю промывают мозги и беспрестанно в них грузят, грузят… Но это там, в городе. А здесь в деревне Раково телевизоров не было. Из печатного слова – три десятка пожелтевших газет десятилетней давности и две книги про пионерское детство. Рекламы на улице тоже не было. И собеседников минимум: один у Верочки и один у Наташи.
Вот в этих условиях уже через три дня они знали друг о друге больше, чем каждая сама о себе.
Родители Наташи Горенко приехали в Москву учиться. Получив дипломы, они зацепились за столицу и стали вкалывать, доказывая, что достойны быть москвичами. Сначала им давали грамоты, потом премии и, наконец, расщедрились на квартирку. Вот тут-то уже не совсем молодые специалисты вплотную занялись деторождением.
Ребенок получился поздний, любимый и единственный. После рождения Наташи родители сбавили темп в работе. А тут еще подналетели смутные времена. Одним словом, семья Горенко ютилась в малогабаритной однокомнатной.
До какого-то момента это было не так важно. В тесноте, да не в обиде. Но когда дочке стукнуло двадцать пять, а все потенциальные женихи отваливались, посетив их хоромы, родители-пенсионеры собрали вещички и укатили на
