шляпе. Котелок полетел на диван вместе с перчатками.
Он встал и в волнении заходил по комнате.
В дверь заглянула Екатерина Егоровна. Маленькая, полная фигурка ее в светлом сарпинковом платье была изящна; полное лицо с задорно смеющимися глазами, с пунцовыми губами и ямочкой на щеке, с пышно взбитыми волосами над белым лбом дышало чистотою.
– Ну, успокоился? – спросила она шутливо. – Иди чай пить.
Он остановился перед нею и невольно улыбнулся, хотя брови его еще были нахмурены. Потом он быстро привлек ее к себе и порывисто обнял. Она, сложив на груди руки, прижалась к нему.
– Отчего ты такой? – спросила она его тихо. Он крепче прижал ее к себе.
– Ах, я бы сам хотел перемениться, но что‑то порвалось между нами, и ты не хочешь поправить, а я не умею. Все оттого, что я люблю тебя, что я самолюбив, что я, раз усомнившись, не могу вернуть к себе с легкостью прежней веры.
– Я тебя ни в чем не обманываю, – прошептала она.
– Ах, это было бы так жестоко! – страстно сказал он и стал порывисто целовать ее лоб и глаза. – Если разлюбишь, скажи лучше прямо, но не обманывай, не лги! Я не могу быть в неведенье! Все, кроме обмана!
Она выскользнула из его объятий.
– Пойдем! А то опять самовар простынет!
Он обнял ее за талию и, успокоенный, счастливый, прошел с нею в ярко освещенную столовую.
……………………………….
После безумного взрыва страсти, который охватил Александра Никитича вслед за долгими ночами гнетущих сомнений, он лежал на постели и наслаждался сознанием взаимной любви.
Екатерина Егоровна прижалась к нему полными грудями:
– Милый, если ты хочешь совсем избавиться от своих подозрений, отпусти меня недели на три – четыре.
Он вздрогнул.
– Куда?
– Я проеду по Волге… До Нижнего… и назад. У мамы есть даровой билет первого класса. Ты по письмам моим увидишь, что, кроме тебя, мне ни до кого нет дела. Я вернусь и стану совсем другая. Ты все забудешь.
Он молчал. Она подождала немного и, обнимая его, заговорила снова:
– Ты знаешь, как у нас летом гадко. Пыль и жара. Я хоть месяц подышу полною грудью, и это почти ничего не будет стоить. Ты дашь мне… ну, двадцать пять рублей! Ты молчишь? Поедем вместе!
Он порывисто обнял ее.
– Разве я могу? Поезжай одна, отдохни, проветрись и вернись ко мне прежней. Нет, – поправился он, – сегодняшней!
Она стала целовать его лицо, и он зажмурился от ее ласк, нежась и млея…
……………………………….
II
Духота вечера смягчалась прохладою огромной реки. Воды ее поднялись высоко, она разлилась по отлогому берегу и казалась широкою, как море.
Пароходы уже тянули по ней караваны барок, пассажирские пароходы – гиганты быстро неслись пеня своими колесами
