человеком лет сорока, а между тем это был один из самых отъявленнейших негодяев, какие когда-либо действовали в Западной Канаде. Альдосу рассказывали, что этот Ранн представлял собой действительно замечательно сообразительную голову и что оба они, Куэд и Ранн, какими-то сомнительными путями уже заработали чуть не полмиллиона. Но Альдосу угрожала теперь опасность от одного только Куэда, и он стал обдумывать предостережение Стивенса и мысленно его за это поблагодарил. С чувством облегчения он возвратился к себе в хижину и нашел там все в порядке. Он всегда оставлял у себя копии со своих рукописей, когда печатал их на машинке. Все эти копии он собрал, уложил в железный сундучок и закопал его в кустах под большим бревном.
– Теперь приходи, Куэд, – усмехнулся он про себя, и в его голосе прозвучала торжествующая нотка. – Сколько припоминаю, я еще никогда так не волновался, как сейчас, и если ты захочешь пошутить, то это действительно будет настоящая шутка!
Он вернулся за убитыми куропатками, сел на корточки у куста на самом берегу и стал их ощипывать. Он почти уже заканчивал, когда вдруг услышал громкие крики. Со своего места он мог видеть реку до самого брода. Стивенс вгонял в реку всех своих лошадей. Альдос увидел, как они погрузились в воду, подняв высоко головы, и как с трудом стали пробиваться к противоположному берегу. Он вскочил, бросил своих куропаток и в удивлении стал смотреть.
– Ну, что за дурак! – проговорил он.
Он предвидел трагедию еще раньше, чем она началась. Каменистая отмель на той стороне реки, куда лошади могли бы выплыть, находилась еще в ста саженях ниже. Три или четыре наиболее сильных лошади, выбиваясь из сил, направились именно туда. Другие сбились в кучу и в своих отчаянных усилиях ничего не могли поделать и их все далее и далее относило назад. Затем наступил роковой момент. Кобылу и ее ржавшего жеребенка отнесло в самый водоворот. Альдос увидел этого жеребенка, поднявшего высоко кверху голову и плечи, когда его несло, точно щепку, вниз. Холодная дрожь пробежала по всему его телу, когда он услышал жалобное ржание матери, крик, полный пафоса и отчаяния, почти такой же, как и у человека. Он понимал его значение. – Подожди, я сейчас… я сейчас!.. – казалось, кричала жеребенку кобыла. И Альдос видел, как она окончательно выбилась из сил и как ее понесло в самую пучину, причем она ни на минуту не отрывала глаз от жеребенка. Позади нее высовывались из-под воды другие головы, вертелись во все стороны, и в следующий момент весь табун поплыл на произвол судьбы к своей погибели.
Альдос почувствовал, как закружилась у него голова. Но зрелище околдовало его, и он продолжал смотреть. Он думал теперь не о самом Стивенсе и не об его потерях, а о том, что теперь будет с табуном, которого относило прямо на камни. Он стоял, бледный, скрестив на груди руки около бурлившей у его ног воды и проклинал свое бессилие. До него уже доносились последние крики погибавших животных. Он видел, как они утопали одно за другим. Из белой пены, скопившейся около громадного утеса, о который со всей силой ударялась река, вдруг выскочила одна лошадь целиком,
