ничего не ответила, только хитровато подмигнула, повязала голову платком и широким шагом направилась в сторону Серденева.
Вернулась она быстро, бегом, запыхавшаяся и довольная. Настя, ожидавшая ее не ранее чем через два часа, испуганно вскочила.
– Что стряслось? Илья?..
– Нет! Держи! – Улыбаясь во весь рот, Варька встряхнула подвязанный узлом фартук – и к ногам Насти вывалилась пестрая курица со свернутой головой. – Прячь! И скатывай рогожу скорей! А я запрягу!
Настя заметалась вокруг телеги. Варька, гортанно гикая, подогнала гнедых, ловко и быстро разобрала шлеи с постромками, укрепила дышло, затянула упряжь – и через несколько минут цыганская телега опять катилась по пыльной дороге.
– Ух, какой у нас к вечеру навар будет! – Варька, сидя на передке, передавала Насте одну за другой четыре луковицы, восемь картошек, три сморщенные прошлогодние морковины и несколько черствых горбушек.
– А это откуда? – По поводу курицы Настя даже не стала спрашивать: и так было понятно.
– Да нашла там девку-невесту хромоногую, мужа ей нагадала к этой осени… Ну, наварим супа, Илью накормим, авось не прибьет! – Варька засмеялась, но Настя не смогла улыбнуться в ответ.
Ночью, как велел Илья, не останавливались, ехали неспешным шагом. Выспавшаяся Варька тихо понукала гнедых, поглядывая на вставший над дорогой месяц. Повернувшись, шепотом спросила:
– Настя, не спишь? Так я запою.
Настя не ответила. Варька причмокнула в последний раз. Положила кнут себе на колени. Негромко запела:
Ах, доля-доля ты моя, доля горькая,
На всем свете я, ромалэ, без родни…
– Ах, пропадаю, погибаю, мать моя… – вполголоса подтянула ей Настя. Она лежала на спине, закинув руки за голову, и смотрела на низкие звезды. Не хотелось уже ни плакать, ни молиться, и даже отчаянное ожидание притупилось, напоминая о себе лишь скребущейся болью под сердцем. Вот только заснуть Настя не могла никак и знала, что до рассвета будет лежать на спине, смотреть на звезды и подтягивать Варьке. Права она: если хочешь плакать – лучше всего запеть. Легче не станет, но хоть не разревешься.
Час шел за часом, небо бледнело, звезды таяли. Близился рассвет. Варька уже клевала носом на передке, и вожжи то и дело выпадали из ее рук.
– Настька, спой веселое что-нибудь… – сонно пробубнила она. – Не могу боле…
Настя задумалась, вспоминая песню пободрее, но неожиданно в монотонный перестук копыт и мерный скрип колес вплелись другие звуки: дробные, частые, стремительно приближающиеся. Настя приподняла голову, прислушиваясь. Резко села.
– Варька! Скачут!
– Слышу, – отозвался изменившийся Варькин голос. – Двое скачут.
– Это из деревни! Из-за курицы твоей!
– Станут они из-за курицы, как же… – неуверенно сказала Варька, приподнимаясь на передке.
