повторил пришелец по-английски.
Несмотря на странную одежду, посетитель держался очень уверенно, и опытный дворецкий понял, что перед ним отнюдь не бродяга.
– Хозяева ужинают, сэр. Вы можете…
– Я знаю, что я могу, – властно оборвал слугу мужчина. Он говорил с заметным славянским акцентом. – Передайте господину Плотникову вот это. – В ладонь дворецкого опустился перстень. – Передайте прямо сейчас. Это очень важно, мой друг, очень важно. Не бойтесь оторвать хозяина от ужина.
Черная вода еще была обжигающе холодна. Еще попадались редкие льдины, не крупные, но напоминающие о том, что по ночам Москву сковывают последние морозы. Но эти штрихи уходящей зимы не могли помешать вступающей в свои права весне. Запахи, наполненные пробуждающейся жизнью, туманили голову, ощущение свежести не исчезало даже в центре мегаполиса, а утренний ветерок, еще по привычке злой, таил в своем колючем дыхании приветливое тепло. Его порывы легко скользили по водам Москвы-реки, и казалось, ничто не может нарушить сонное величие медленного течения, но неожиданно в самом центре реки появился небольшой водоворот. Плавный ход потока нарушился, легчайшая водяная пыль взметнулась вверх, превратилась в облачко, на мгновение скрыв происходящее от глаз возможных наблюдателей, и через несколько секунд из него выплыла узкая деревянная лодка, на корме которой, задумчиво скрестив руки на груди, стоял мужчина. Лет сорока на вид, с густой, до плеч, гривой черных как смоль волос, коротенькой бородкой и тонкими усиками, он напоминал капитана флибустьеров, неизвестно каким ветром занесенного в современную Москву. Ощущение еще более усиливалось из-за маленькой золотой сережки, украшавшей левое ухо мужчины, и его странного наряда: черные кожаные штаны, мягкие полусапожки, тонкая белая сорочка с кружевами и кожаный же колет. Широкий пояс тоже присутствовал, но, вопреки разыгравшемуся воображению, не было видно ни абордажной сабли, ни пары пистолей. Мужчина был без оружия, но разве в нем достоинство настоящего пирата?
Лодка, несмотря на отсутствие рулевого и гребцов, быстро подошла к гранитному причалу, аккуратно вырезанному на теле набережной, и мужчина ловко выпрыгнул на берег. Постоял пару мгновений, привыкая к земной тверди, а затем не спеша, отчетливо хромая на правую ногу, поднялся от реки к мостовой. Старая рана не беспокоила мужчину: его шаг был уверенным и твердым, он давно привык к хромоте и не имел ничего против того, чтобы здесь его называли Калекой. Фома Калека – прозвище не хуже и не лучше других. Оставленная лодка медленно растворилась в утренней дымке, растаяла, не оставив следа, так, словно была бесплотным фантомом, а не выдерживала только что тяжесть широкоплечего пирата. Может, она действительно была призраком, но вот привезенный лодкой пассажир обладал и плотью и кровью. И верой.
Поднявшись на набережную, он перекрестился на купола Новоспасского монастыря, улыбнулся им, как старым, давно не виденным
