в теплые тапки, накинула бабушкины кофточку и шаль.
– Что это ты делаешь?
– Да вот, не знал, что квитанции зелеными чернилами заполнять нельзя. Теперь сижу, обвожу синими… Раньше бабушка за все платила, я и не ходил никогда в сберкассу.
– А не проще было новый бланк взять?
– Ну… Зачем бумагу переводить?
– Давай я!
Лика села и старательно обвела ровные дедушкины буквы. Вдруг зазвенели ордена, она повернулась и увидела, что дедушка пересматривает бабушкины вещи в шкафу. Никогда раньше он этого не делал, по крайней мере, при ней. Постоял у шкафа еще немного, вернулся к столу. Лика уступила место и осторожно уселась у него на коленках.
– Лика… Бабушкины вещи выбрасывать нельзя.
– А мы разве собираемся?
– Сейчас не собираемся, но в принципе – нельзя. Я просто говорю. Тем более тебе вон как все подходит. Они, конечно, не модные, но теплые. Дома ходить можно…в осенне-зимний период.
Лика понимала, к чему он клонит, и держала себя в руках, но когда услышала родное дедушкино «в осенне-зимний», не выдержала и тихонько заплакала.
– Лика… Лика… Ангелика, – нараспев стал успокаивать ее Валерий Иванович.
– Анжелика, – поправила она. – Спой мне, что бабушке пел.
– А плакать не будешь?
– Нет.
Дедушка еще немного покачал ее и обвил руками. Каблуками стал тихонько отстукивать ритм.
– В этот вечер, в вихре…
– В танце, – поправила Лика. Она хоть и расстроилась, но была очень внимательной девочкой.
– В танце карнавала, – улыбнулся дедушка, – я руки твоей коснулся вдруг…
Закачал Лику, словно танцуя с ней. Она улыбнулась.
– Ну, а то – расплакалась. Взрослый человек…
– … называется! – сказали они уже хором: Лика знала дедушкины присказки и порой успевала его опередить. Они засмеялись и поцеловались. Посидели еще немножко молча.
– Анжелика, – официально прошептал дедушка на ухо, – можно личный вопрос?
– Спрашивайте.
– Откуда у нас в доме свежие цветы?
– Это тебе… В честь выздоровления.
– А… Я так и подумал…
– Что хоть вы все ко мне привязались, – нежно промурлыкала Лика, – я еще маленькая.
Прошли эти долгие пять дней. Пятнадцатое апреля. Пятнадцать градусов.
Полдня Елена пробыла у костюмеров и теперь сидела в гримерке напротив окна, в красивом платье Графини. Валерий Иванович стоял рядом и, как всегда, пристально всматривался в ее лицо. Потом робко трогал веки, щеки, шею. А потом начал гримировать быстро и деловито. Лика помогала. Она следила за каждым движением рук, каждым сгибом фаланг больших дедушкиных пальцев. Запоминала, как ложится материал, как ходит кисточка. Грим превращался в лицо, Елена двигала губами и скулами, а новая кожа, как живая, ходила
