сладострастье, роскошь и покой…Стихотворение это называется «Приглашение к путешествию». Но, зная Бодлера, легко можно предположить, что подобное путешествие не состоялось и вообще не могло состояться, ибо практически Бодлер жаждал не любви собственно, а всего лишь так называемых прикосновений. Сартр отмечает, что в письме к Мари Добрен «Бодлер как раз и предвкушает подобное наслаждение: он будет молча вожделеть к ней, окутает ее своим желанием с ног до головы, но сделает это лишь на расстоянии, так что она ничего не почувствует и даже ничего не заметит:
«Вы не можете воспрепятствовать моей мысли блуждать возле ваших прекрасных – о, столь прекрасных! – рук, ваших глаз, в которых сосредоточена вся ваша жизнь, всего вашего обожаемого тела».
Говоря без изыска, все это напоминает какого-нибудь современного застенчивого юношу, который, запершись в ванной комнате, смотрит изображения обнаженных женщин в журнале «Плейбой» и занимается самоудовлетворением. В одиночестве…
Показательна увлеченность Бодлера Аполлонией Сабатье в 1852 году. Бодлеру 31 год, Аполлонии – 30. Она – светская куртизанка и устраивает у себя еженедельные обеды, на которые собираются такие знаменитости из мира литературы, как Александр Дюма-отец, Альфред де Мюссе, Теофиль Готье, Гюстав Флобер… Среди них и Бодлер. Аполлония, в отличие от всех женщин Бодлера, не только привлекательна, но и умна, искушена в салонных беседах. И Бодлер, который умел либо незаслуженно презирать, либо незаслуженно обожествлять женщин, вообразил, что г-жа Сабатье – это его Беатриче. И как он поступил? Затеял с ней некую платоническую игру, свою традиционную любовь «издалека», «близость» на расстоянии: писал ей инкогнито письма и стихотворения.
…Игра идет к концу! Добычи жаждет Лета.
Дай у колен твоих склониться головой,
Чтоб я, грустя во тьме о белом зное лета,
Хоть луч почувствовал – последний, но живой.
Бодлер всегда страдал болезненно обостренной чувствительностью. Жаждущий идеального, не признающий никакие компромиссы, склонный к сарказму, мизантропии и эпатажу, он был еще «невыносимее», чем Байрон. Общаться с ним было нелегко. Он делал все возможное, чтобы выглядеть гадким в глазах окружающих, оттолкнуть и отвратить их от себя. Об отношении к женщинам и к любви мы уже говорили. Как тут не вспомнить нашего Александра Сергеевича:
Пока не требует поэта
К священной жертве Аполлон,
В заботах суетного света
Он малодушно погружен…
Правда, в случае с Бодлером следует сделать поправку: не малодушно, а презрительно и надменно, но это не меняет дела. Обычный человек, хотя и с большими странностями. Однако вернемся к дальнейшим строкам Пушкина: «Но лишь божественный глагол…» И опять поправочка: «божественный глагол» у Бодлера был божественным лишь в звучании, а сатанинским по существу, недаром сам он рядился в тогу «сатанинского поэта». Он был поэтом, который сознательно выращивал «цветы зла».
Любопытно прочитать,
