гулко загремели по мостовой. Бревна деревянных настилов подымались кое-где, как серые пальцы.
На Невской прошпективе тесно пошли за каретными стеклами низкие дома – белые, желтые, розовые. Меж ними выбегали зеленые лужайки, тянулись заборы.
Блеснул круглый циферблат над магазином часовщика, посмотрел в карету турка в шальварах и с чубуком, намалеванный на вывеске табачника, мелькнула зеленая вывеска французского кондитера, черная ботфорта сапожника, золоченый крендель над булочной.
Под молодыми липками, стриженными в зеленые шапки, по деревянным мосткам, обливаясь то светом, то тенью, снуют пешеходы. Рослый гусар в доломане песочного цвета, опираясь на кривую саблю, смотрит на эстампы в аглицком магазине. Две дворянки в летних фишбейнах проплыли, как розоватое облако. Соломенные шляпки подобны корзинкам с цветами.
– Слушай, мой друг… – Елагин поскреб ногтями подбородок. Его старческое, тонкое лицо было сегодня усталым. Глаза печально и горячо замерцали под седыми бровями:
– Только и разговору во Дворце, что Калиостр… Обманщик-де, плут.
Кривцов повозился на сиденье, взглянул на строгий профиль старика, на седую буклю, которая развилась у впалой щеки.
– Помолчи, – сказал канцлер, хотя Кривцов молчал и так. – Сама Augustissima[2] говорит мне севодни: «Ваши масоны, мой добрый Елагин, имеют особливый аппетит к мистическим бредням, как бы сей знаменитый обманщик Калиостр не стал водить вас за нос…» Тако рассуждая, все за обман почесть можно. А между тем, неопровержимо отнюдь, что Калиостр, знаменитый филозофус и доктор, в столицах Европы многих смертельно болящих исцелял, многим судьбы предсказывал, являл видения мертвых. И повсюду разливал золото, подобно воде, хотя и оставался сам бедным.
– Бедным? – Кривцов кашлянул. – А у Николая Фламеля прямо сказано: имеющий камень философский да останется бедняком, источая золото.
– Знаю сие. – Елагин потер лоб сухощавой горстью. – И не токмо сии признаки означены. Получено мною достоверное известие, что граф Феникс…
Канцлер наклонился к секретарю. Глаза у обоих блеснули. Старик прошептал:
– Что сам граф Феникс – великий Кофта египетских масонских лож, розенкрейцер, высоко посвященный… Уразумел?
– Да.
– Слушай же: вскоре будет собрание нашей ложи. Граф Феникс должен показать там несумненные знаки тайной магии. И тогда, быть может, тута, в северной Варварии, свершится то, о чем мечтал ты, мой бедный студиозус, бьющий реторты и обжигающий пальцы. О чем, впрочем, мечтаю и я.
– Великий мастер, вы говорите о философском камне? – спросил Кривцов, обнажая голову.
– О нем, мой друг. Для сего Калиостр и прибыл в столицу. Аминь.
Гофмейстер и секретарь умолкли.
Карета обогнала роту гренадер в зеленых мундирах и белых гамашах. Солнце плещется на медных орлах гренадерок.
– А ежели отыщем мы камень мудрости и соделаем чудесное золото, тогда что? –
Августейшая, императрица
