С ним что-то случилось?
На круглощеком лице Летиции появилось беспокойное выражение.
– Всего-навсего царапина, дорогая моя, – успокоил ее Колум и обратился к брату: – Но где же он, Дугал?
Мне показалось, что в темных глазах мелькнуло подозрение. Дугал пожал плечами, не поднимая глаз от своей тарелки.
– Я его послал в конюшню помочь старику Алеку управиться с лошадьми. Кажется, это его любимое место, так что все в порядке.
Теперь Дугал поднял наконец голову и посмотрел брату в глаза.
– Может быть, у тебя были насчет него другие намерения?
На лице у Колума явно отразилось какое-то сомнение.
– В конюшню? Да, понятно. Ты ему так доверяешь?
Дугал тщательно вытер рукой губы и потянулся за куском хлеба.
– Решай сам, Колум, если ты не согласен с моим распоряжением, – сказал он.
Губы Колума крепко сжались на мгновение, но он ответил:
– Да нет, я думаю, он там вполне справится.
И вернулся к трапезе.
У меня были некоторые сомнения насчет того, является ли конюшня подходящим местопребыванием для человека с огнестрельным ранением, однако я сочла неуместным высказывать их в этом обществе. Про себя я решила наутро отыскать молодого человека и расспросить его, чтобы удостовериться, что с ним все в порядке.
От пудинга я отказалась и принесла извинения, ссылаясь на усталость, что отнюдь не было притворством. Я была так измотана, что почти не обратила внимания на слова Колума:
– Спокойной вам ночи, миссис Бошан, завтра утром я попрошу кого-нибудь привести вас на прием.
Одна из служанок, заметив, как я ощупью пробираюсь по коридору, сжалилась надо мной и проводила со свечой до самой моей комнаты. Этой свечой она зажгла одну из тех, что стояли у меня на столе, и мягкий свет замерцал на каменных стенах, отчего мне на мгновение почудилось, что я в склепе. Едва служанка ушла, я отодвинула с окна вышитую занавеску, и неприятное ощущение исчезло, словно улетело с дуновением свежего воздуха, ворвавшимся в комнату. Я попыталась обдумать происшедшее, но разум отказывался воспринимать что бы то ни было – так мне хотелось спать. Я юркнула под плед, загасила свечу и заснула, глядя на медленно восходящую луну.
Наутро меня снова разбудила солидная миссис Фицгиббонс, которая принесла с собой полный набор косметики для знатной шотландской леди. Свинцовые гребенки – чтобы сделать более темными брови и ресницы, горшочки с порошком фиалкового корня и рисовой пудрой, какую-то палочку – я догадалась, что это краска для век, хоть никогда таких предметов не видела раньше, и, наконец, маленькую фарфоровую чашечку французских румян, на которой были изображены позолоченные лебеди.
Миссис Фицгиббонс сменила домотканое платье, в котором была накануне, на зеленое полосатое одеяние с шелковым корсажем; чулки на ней были желтые фильдекосовые. Следовательно, пресловутый прием был чем-то важным и значительным. Я
