пять минут рыдающего, трясущегося Никонова уволокли санитары. Палата ничего не заметила, ее население, шаркая, ворча, перетекало в коридор, бродить, ждать посетителей, смотреть телевизор.
Глава седьмая
Плоская деревянная шкатулка размером не больше школьной тетради, изнутри оклеенная черной бархатной бумагой, хранилась в тайнике на антресолях. Там, в конвертах из папиросной бумаги, лежали пряди волос. Золотистая, похожая на лепестки желтой хризантемы. Рядом с ней пара серебряных сережек с аметистами. Рыжая, как язычок пламени. Золотое колечко с темным крошечным рубином. Пепельно-русая, короткая и жесткая. Серебряная цепочка с крестиком.
Странник сел на пол, стал бережно перебирать и рассматривать свои сокровища. На лице его застыла отрешенная, почти идиотическая улыбка, глаза затянулись матовой пленкой.
Просидев так минут двадцать, он дернулся, как будто его ударило током. Осторожно сложил в шкатулку свои трофеи, в том числе новые, мягкую каштановую косичку и медальон. Встал, подошел к шкафу, достал небольшой элегантный портфель, погладил мягкую черную кожу, щелкнул замочком и убрал в портфель шкатулку. Потом закрыл антресоли, сложил стремянку.
– Хороший мальчик. Умница, – шелестел в тишине ласковый шепот, – теперь успокойся и поешь. Ты ничего не ел целые сутки. Ты голоден. Ты получил свежую порцию космической энергии. Но пищу телесную это не заменяет. Ты заслужил вкусный обед. Ты заслужил. Ты хороший мальчик.
Странник правда проголодался. Пока оттаивали в микроволновке куриные крылышки, он занялся уборкой. Отнес стремянку в туалет. Перемыл посуду, протер плиту, подмел пол. Обычно он занимался уборкой под музыку. Лучше всего Моцарт или Вагнер. Но сейчас нужна была тишина.
– Ты освободил еще одного ангела. Осознаешь ли ты свое величие? Достоин ли ты своего уникального дара, своей великой миссии?
Ему хотелось ответить, вступить в диалог, но он пока не решался. Он боялся, что скажет что-нибудь не то, и продолжал молча наводить чистоту, при этом наблюдая за собой со стороны. Крепкий мужчина в спортивном трикотажном костюме, в теплых тапочках. Лицо хмурое, напряженное. Веник в правой руке, совок в левой. Руки сильные, красивые. Движения четкие.
– Ты все сделал правильно. Но этого мало, мало. Ни на минуту ты не должен забывать о своей священной миссии.
Он уронил веник и совок, медленно опустился на пол, сжал виски.
– Я знаю, как больно тебе, как трудно, но кто же, если не ты? Хочешь сказать, тебе их жалко?
– Да. Жалко, страшно. Жалко тех, кого не могу спасти. Страшно, что я один, а их много, и надо возвращаться в их мир, жить по их законам.
– Ты не живешь по их законам. Ты разведчик в тылу врага.
Он сглотнул горький комок, шмыгнул носом. Слезы подступали к глазам, ему было стыдно, что он такой сентиментальный. Микроволновка звякнула и выключилась. Он не заметил, не услышал. Шепот заполнил собой все пространство кухни, и в голове у него ничего не было, кроме этого шепота.
– Они жертвы
