потекла кровь – почему? Времени раздумывать не было. Обручев отшатнулся, задел каблуком сколький булыжник и повалился спиной на камень, за которым прятался до этого. Просвистел над головой длинный оперенный хвост.
Геолога спасло только то, что тварь отвлеклась. Если бы ей хватило рассудка или слепой кровожадности по очереди растерзать охотников, она оставила бы поле боя за собой. Но когда чудовищные когти на задних лапах вспороли торс Жаркова, словно кинжал – подушку, зверь остановился, чтобы добить уже мертвого матроса.
Грохнул выстрел. Зверь отмахнулся когтистым крылом, разорвав китель на груди Горшенина и отшвырнув боцманмата в сторону. Но это дало Злобину нужные ему мгновения.
Великан-офицер с ревом бросился на зверя, оставив разряженное оружие, – лейтенанту, в отличие от остальных участников похода, досталось отличное охотничье ружье, но зарядить его второпях он не сумел. Лапищи его сомкнулись на самом уязвимом месте зверя – длинной гибкой шее, вдавливая тварь в землю. Ей, в противоположность Антею, требовалось поднять сильную заднюю лапу, чтобы нанести охотничьим когтем смертельный удар. Щелкали челюсти, лапы-крылья били, словно лопасти корабельного винта, разрывая ткань, превращая в кровавую кашу лицо Злобина, плечи, грудь, но лейтенант продолжал удерживать чудовище.
– Да стреляйте же! – прохрипел он, и только тогда вышедший из мгновенного оцепенения Обручев рванул к себе за ремень отлетевшую берданку, вскинул к плечу и всадил пулю прямо в брюхо жуткой твари.
Еще несколько мгновений продолжалась борьба, в которой слабеющий от боли и кровопотери Злобин понемногу уступал своему противнику. А потом стало тихо.
…Обручев отложил перо, сорвал с планшетки порванный лист и, смяв, отбросил в сторону кострища, где уже валялось три таких же комка. «Придется, – подумал он, – отложить разбор образцов до завтра. Когда перестанут трястись руки».
Рыжее тусклое солнце уже зацепилось краем за горизонт, а геолога до сих пор трясло, слабо, но неудержимо. Трясущимися руками он перевязывал израненного Злобина; вздрагивая от впитавшегося в кости страха, тащил обвисшего на плечах лейтенанта вниз по долине к бухте и дальше, вдоль берега – к лагерю; и все так же, не отходя от первобытного ужаса, показывал дорогу отряду носильщиков. Тушу детеныша динозавра немного обглодали сордесы, но тела хищников остались нетронутыми. Очевидно, стервятники, так проворно очистившие от падали разделочную площадку у лагеря, до заката не появлялись.
Вернувшись в лагерь уже окончательно, геолог попытался сосредоточиться на работе, но получалось плохо. Образцы валились из рук, перья рвали бумагу, вдобавок Обручев чуть не расколотил банку с клеем, что было бы особенно неприятно – чернильницу можно было одолжить у Никольского, а клей для ярлыков трое ученых использовали по очереди, потому что запасная бутыль осталась на борту «Манджура». Но всякий раз, когда лучи предзакатного солнца падали на планшет, перед глазами вставали ало-белые перья.
Подошел
