уже в следующую секунду, для успеха этого недостаточно.
Для успеха надо, чтобы на твоей стороне была судьба.
Именно в этот момент моей кобыле вздумалось выйти к ручью; удивленная поединком, она осуждающе фыркнула.
Возможно, коренастый боялся свидетелей. Возможно, его соперника чужие глаза заботили меньше; как бы там ни было, но коренастый вздрогнул и на мгновение отвлекся.
Высокий не упустил шанса, тем более что левая рука у него была не короче правой.
Усатый медленно повернул голову – возможно, потому, что на противника смотреть уже не было смысла. Здоровенный кусок железа уже сидел в боку, на щегольской рубашке расползалось красное пятно, усач попытался вздохнуть – кровь запузырилась. Все еще укоризненно глядя в мою сторону, усач повалился на истоптанную траву.
Секунду спустя мой взгляд встретился со взглядом высокого.
У него было бледное, нездоровое лицо. Как будто вислые поля шляпы никогда в жизни не позволяли солнечным лучам коснуться этих впалых синеватых щек.
Я ждал, что он предпримет; он отвернулся, подобрал свою шляпу, вытер шпагу пучком травы и, не глядя на поверженного противника, двинулся прочь.
Прошло минуты две или три; поколебавшись, я выбрался из своего укрытия. Может быть, коренастый еще жив, сказал я себе без особой надежды. Во всяком случае, удрать, не убедившись в его смерти, представлялось мне неестественным.
Я перешел ручей, стараясь не оступиться на скользких камнях; вода бурлила, намереваясь залезть ко мне за голенища. Коренастый лежал навзничь, не закрывая глаз, и глаза эти были уже неподвижными, тусклыми; перевязывать рану было поздно.
– Нет! Остановитесь! Не-ет!
Я похолодел и обернулся.
За стволами мелькнуло яркое, похожее на редкую бабочку платье; тонкий голос опять закричал, призывая остановиться, затрещали ветки под торопливыми ногами, я отшатнулся от покойника, намереваясь вернуться на свой берег ручья, – в эту самую минуту на поляну вырвалась женщина.
Не время было судить, красива она или нет. Не время было осуждать ее за показное богатство и некоторую безвкусицу в туалете; от бега щеки ее разгорелись, от волнения на шее выступили красные пятна, но, увидев на земле залитого кровью дуэлянта, она в мгновение ока сделалась белой, даже вроде бы желтоватой, как кость.
Что говорят женщинам в таких случаях?
Вероятно, следовало увести ее отсюда. Или дать напиться.
Губы ее шевельнулись; за плеском воды я не расслышал слов. На дрожащих ресницах мне померещились слезы.
Женщина, плачущая в моем присутствии… Я коротко вздохнул:
– Сударыня, судьба бывает такова, что…
– Я так и знала, – сказала она шепотом. – Я так и знала, что он плохо кончит.
Я запнулся, озадаченный.
– Ревнивец, – сказала она, с горечью
