style="font-size:15px;"> Посреди руин сидел в глубоком кресле мой дед. Он дремал. На коленях его лежала газета. У ног стояла бутылка вина.
– Степан, – вскричала бабка, – Господь покарал нас за грехи! Он разрушил наш дом!..
Дед открыл глаза, посмотрел на часы и, хлопнув в ладоши, скомандовал:
– Завтракать!
– Господь оставил нас без крова! – причитала бабка.
– Э-э, – сказал мой дед.
Затем пересчитал детей.
– Что мы будем делать, Степан? Кто приютит нас?!.
Дед рассердился.
– Господь лишил нас крова, – сказал он, – ты лишаешь пищи… А приютит нас Беглар Фомич. Я крестил двух его сыновей. Старший из них вырос бандитом… Беглар Фомич – хороший человек. Жаль, что он разбавляет вино…
– Господь милостив, – тихо произнесла бабка.
Дед нахмурился. Сдвинул брови. Затем наставительно и раздельно выговорил:
– Это не так. Зато милостив Беглар. Жаль, что он разбавляет напареули.
– Господь вновь покарает тебя, Степан! – испугалась бабка.
– К-а-а-кэм! – ответил дед…
К старости его характер окончательно испортился. Он не расставался с увесистой палкой. Родственники перестали звать его в гости – он всех унижал. Он грубил даже тем, кто был старше его, – явление на Востоке редчайшее.
От его взгляда из рук женщин падали тарелки.
Последние годы дед уже не вставал. Сидел в глубоком кресле у окна. Если кто-то проходил мимо, дед выкрикивал:
– Прочь, ворюга!
Сжимая при этом бронзовый набалдашник трости.
Вокруг деда наметилась опасная зона радиусом полтора метра. Такова была длина его палки…
Я часто стараюсь понять, отчего мой дед был таким угрюмым? Что сделало его мизантропом?..
Человек он был зажиточный. Обладал представительной внешностью и крепким здоровьем. Имел четверых детей и любящую верную жену.
Возможно, его не устраивало мироздание как таковое? Полностью или в деталях? Например, смена времен года? Нерушимая очередность жизни и смерти? Земное притяжение? Контрадикция моря и суши? Не знаю…
Умер мой дед при страшных обстоятельствах. Второй его поединок с Богом закончился трагически.
Десять лет он просидел в глубоком кресле. В последние годы уже не хватался за трость. Только хмурился…
(О, если бы взгляд мог служить техническим орудием!..)
Дед стал особенностью пейзажа. Значительной и эффектной деталью местной архитектуры. Иногда на его плечи садились грачи…
В конце нашей улицы за рынком был глубокий овраг. На дне его пенился ручей, огибая серые мрачные валуны. Там же белели кости загубленных лошадей. Валялись обломки телег.
Детям не разрешалось приближаться к оврагу. Жены говорили пьяным мужьям, вернувшимся на заре:
– Слава Богу! Я думала, ты угодил в овраг…
