на все вопросы, одновременно пытаясь открыть свой пижонский чемоданчик. В чемоданчике оказался импортный бритвенный прибор фирмы «Золинген» и два пакетика конфет грильяж. Угощайтесь! Это мои самые любимые! Таких даже в Берлине ни за что не достать! Зачем заливаю! Я в Берлине пять лет прожил.
Так тайна «хорьха», гольфов и коротких штанишек была раскрыта.
Сашка – он же Александр Давидович Берензон – оказался всего-навсего сыном дипломатического работника, молодым славным обалдуем, преисполненным патриотических порывов самого наивного толка. Пока его отозванный по военному времени папаша ворочал государственными делами где-то в Кремле, Сашка решил отправиться добровольцем на фронт, что и проделал незамедлительно. Мужики, разинув рты, слушали его рассказы о берлинских улицах и кофейнях, причем Сашка по младости лет все больше напирал на мороженое, а простодушная публика требовала историй про баб. Правда ли, что без подштанников ходят и платья насквозь просвечивают?
– Про подштанники ничего не знаю, – со стыдом признался Сашка. Народ разочаровано загудел. – Зато! Зато! Зато я Гитлера видел! – выпалил Сашка, пытаясь спасти пошатнувшееся положение. Все примолкли. Гитлер – это было серьезно.
– Ну и какой он? – серьезно спросил коренастый мужик лет тридцати пяти, по виду – потомственный мастеровой.
– Да никакой! – ответил Сашка. – Плюгавый, усишки под носом! Я б его одной левой.
– Плюгавый, говоришь? – откликнулся мужик. – Одной левой? То-то плюгавый этот нас от границы гонит, как кутят…
– Провокатор! – завизжала немедленно какая-то тетка. – Товарищи! Среди нас провокатор! Не позволим врагу сломить наш боевой дух!
Толпа, забыв про Сашку, сомкнулась вокруг мастерового, все орали, доказывая друг другу, а больше – самим себе, что мы фашистов одной левой, шапками закидаем!
Снова стало пронзительно страшно.
Растерянный Сашка все еще протягивал пакетик с остатками грильяжа, но его уже никто не замечал.
– Как вы думаете, – робко спросил он у Линдта, – меня возьмут? Вы не подумайте! Я очень сильный! Каждое утро зарядку делаю.
Линдт неопределенно пожал плечами – будь его воля, он бы не подпустил этого славного сопляка даже к игрушечному ружью.
Через два часа оба вышли на крыльцо военкомата. Белый от унижения Линдт не знал, куда девать глаза. Военком, злой, узкий, похожий на протертый спиртом ланцет, обложил его тихим, скучным и от того особенно неприятным матом. В бирюльки вздумали играть, товарищ ученый? Пострадать захотелось? За родину повоевать? Ты хоть сам знаешь, какая у тебя броня, профессор? Как у КВ-2! Тебе не на фронт, тебя самого надо под охрану! Под трибунал меня подвести решил, да, герой ебаный? Самому жить неохота, решил за собой еще кого-нибудь потянуть? А ну слушай мою команду: кру-гом и на хуй отсюда шагом марш! Немедленно!
Получивший
