Броглио ужин.
– Пускай ест себе на здоровье! Варенья уж верно не подадут.
Более рассудительный Пущин хотел было задержать ветреного друга; но тот был уже у заветного окна.
Квартира надзирателя помещалась в нижнем этаже, так что туда было легко заглянуть со двора; а недавно выплывший из-за парка серп молодого месяца освещал внутренность комнаты с открытым окном ровно настолько, что Пушкин одним взглядом убедился в отсутствии там живой души. Гимнастические игры на Розовом поле не пропали Для него даром. С ловкостью гимнаста он одним прыжком очутился на высоком подоконнике, а другим – уже в комнате.
Воздух там был пропитан ароматом малинового и еще какого-то другого варенья. На столе красовалась целая батарея заманчивых банок, и в одну из них, как нарочно, была опущена десертная ложка. Пушкин не устоял против искушения. Взяв ложку, он не спеша стал смаковать варенье то из одной, то из другой банки.
– Что ты там делаешь, Пушкин? – послышался из-за окошка нетерпеливый голос Пущина.
– Да выбор, братец, очень уж труден, – отвечал тот. – Ты какое варенье предпочитаешь: малиновое, вишневое или из черной смородины?
– Все равно, брат… Смотри, еще поймают тебя с поличным.
– Не таковский, не дамся! Нам, как ты думаешь, одной банки довольно будет?
– Ну да, конечно.
– Так на вот вишневое: вкус, знаешь, тоньше. Как, однако, прилипается! – прибавил он, обсасывая кончики пальцев.
В это время за спиной его распахнулась дверь, и в комнату проник легкий свет из коридора, что был рядом. В тот же миг раздался отчаянный женский вопль:
– Разбойники! Воры!
Одного брошенного назад взгляда было достаточно Пушкину, чтобы успокоиться насчет собственной безопасности. Стоявшая на пороге с засученными до локтей рукавами дородная барыня так четко выделялась темным силуэтом на светлом фоне освещенного коридора, что он тотчас признал в ней домовитую хозяйку, госпожу Чачкову. Самого же его, Пушкина, она, за полумраком в комнате, едва ли могла распознать, тем более что за короткое время пребывания своего с мужем в лицее она не успела узнать поименно всех лицеистов.
Не дав ей очнуться, Пушкин шагнул через подоконник – и был таков, а Пущин, с банкой варенья в руках, подымался уже в это время в камеру, чтобы спрятать добычу.
Минуты три спустя в столовую к лицеистам, недождавшимся еще своего ужина, влетел надзиратель Чачков. Он был, против обыкновения, мрачен и в крайнем возбуждении.
– Кого-то, господа, нет между вами, – сказал он, пересчитав глазами присутствующих.
Ответ дал ему своим появлением в дверях сам отсутствовавший.
– А! Господин Пущин! Признаться, не ожидал я от вас такого… такой… как бы деликатнее выразиться…
– Позвольте спросить, Василий Васильич, – учтиво и несколько небрежно вмешался тут Пушкин, выходя из-за стола, – дело в банке с вареньем?
– А вы что про нее знаете?
– Да, во всяком случае, более Пущина, потому что сам был за нею у вас на
