орачиваться кормой кверху. Тогда Новаго выключил двигатель и вывалился из краулера. Он упал на четвереньки и, не поднимаясь, побежал в сторону, а песок под ним оседал и проваливался, но Новаго все-таки добрался до твердого места и сел, подобрав под себя ноги.
Он увидел Манделя, стоявшего на коленях на противоположном краю воронки, и окутанную паром корму краулера, торчащую из песка на дне воронки. Теоретически было невозможно предположить, что с краулером типа «Ящерица» может случиться что-либо подобное. Во всяком случае, здесь, на Марсе. Краулер «Ящерица» был легкой, быстроходной машиной – пятиместная открытая платформа на четырех автономных гусеничных шасси. Но вот он медленно сползал в черную дыру, где жирно блестела глубокая вода. От воды валил пар.
– Каверна, – хрипло сказал Новаго. – Не повезло, надо же…
Мандель повернул к Новаго лицо, закрытое до глаз кислородной маской.
– Да, не повезло, – сказал он.
Ветра совсем не было. Клубы пара из каверны поднимались вертикально в черно-фиолетовое небо, усыпанное крупными звездами. Низко на западе висело солнце – маленький яркий диск над дюнами. От дюн по красноватой долине тянулись черные тени. Было совершенно тихо, слышалось только шуршание песка, стекающего в воронку.
– Ну ладно, – сказал Мандель и поднялся. – Что будем делать? Вытащить его, конечно, нельзя. – Он кивнул в сторону каверны. – Или можно?
Новаго покачал головой.
– Нет, Лазарь Григорьевич, – сказал он. – Нам его не вытащить.
Раздался длинный, сосущий звук, корма краулера скрылась, и на черной поверхности воды один за другим вспучились и лопнули несколько пузырей.
– Да, пожалуй, не вытащить, – сказал Мандель. – Тогда надо идти, Петр Алексеевич. Пустяки – тридцать километров. Часов за пять дойдем.
Новаго смотрел на черную воду, на которой уже появился тонкий ледяной узор. Мандель поглядел на часы.
– Восемнадцать двадцать. В полночь мы будем там.
– В полночь, – сказал Новаго с сомнением. – Вот именно в полночь.
«Осталось километров тридцать, – подумал он. – Из них километров двадцать придется идти в темноте. Правда, у нас есть инфракрасные очки, но все равно дело дрянь. Надо же такому случиться… На краулере мы были бы там засветло. Может быть, вернуться на Базу и взять другой краулер? До Базы сорок километров, и там все краулеры в разгоне, и мы прибудем на плантации только завтра к утру, когда будет уже поздно. Ах как нехорошо получилось!»
– Ничего, Петр Алексеевич, – сказал Мандель и похлопал себя по бедру, где под дохой болталась кобура с пистолетом. – Пройдем.
– А где инструменты? – спросил Новаго.
Мандель огляделся.
– Я их сбросил, – сказал он. – Ага, вот они.
Он сделал несколько шагов и поднял небольшой саквояж.
– Вот они, – повторил он, стирая с саквояжа песок рукавом дохи. – Пошли?
– Пошли, – сказал Новаго.
И они пошли.
Они пересекли долину, вскарабкались на дюну и снова стали спускаться. Идти было легко. Даже пятипудовый Новаго, вместе с кислородными баллонами, системой отопления, в меховой одежде и со свинцовыми подметками на унтах весил здесь всего сорок килограммов. Маленький сухопарый Мандель шагал, как на прогулке, небрежно помахивая саквояжем. Песок был плотный, слежавшийся, и следов на нем почти не оставалось.
– За краулер мне страшно влетит от Иваненки, – сказал Новаго после долгого молчания.
– При чем здесь вы? – возразил Мандель. – Откуда вы могли знать, что здесь каверна? И воду мы, как-никак, нашли.
– Это вода нас нашла, – сказал Новаго. – Но за краулер все равно влетит. Знаете, как Иваненко: «За воду спасибо, а машину вам больше не доверю».
Мандель засмеялся:
– Ничего, обойдется. Да и вытащить этот краулер будет не так уж трудно… Глядите, какой красавец!
На гребне недалекого бархана, повернув к ним страшную треугольную голову, сидел мимикродон – двухметровый ящер, крапчато-рыжий, под цвет песка. Мандель кинул в него камешком и не попал. Ящер сидел, раскорячившись, неподвижный, как кусок камня.
– Прекрасен, горд и невозмутим, – заметил Мандель.
– Ирина говорит, что их очень много на плантациях, – сказал Новаго. – Она их подкармливает…
Они, не сговариваясь, прибавили шаг.
Дюны кончились. Они шли теперь через плоскую солончаковую равнину. Свинцовые подошвы звонко постукивали на мерзлом песке. В лучах белого закатного солнца горели большие пятна соли; вокруг пятен,
