отдельные тома сочинений Бюхнера, Фохта, одна часть истории Маколея на английском языке, какой-то роман Жорж Занд, «The'orie des quatre mouvements» Фурье.
Вошла Бреднева с подносом, уставленным всевозможными чайными принадлежностями.
– У нас нет прислуги, – пояснила она. – А! Вы ревизуете мою библиотеку? Ну, что, каков выбор книг?
– Односторонен немножко.
– Да, я и сама сознаю, что многого еще недостает; но курочка по зернышку клюет. Я попрошу вас когда-нибудь разъяснить мне некоторые выражения, попадающиеся зачастую в серьезных сочинениях, как-то: «индукция», «дедукция», «субъективность» и «объективность», «индивидуальность», «эксплуатировать»… За исключением подобных слов мне все понятно. Любите вы, Лев Ильич, музыку?
– Еще бы. А вы хотите сыграть мне что-нибудь?
– Да, чтобы чай вам показался вкуснее.
– Предупреждаю, однако, что в ученой музыке я круглый невежда.
– Мы попотчуем вас оперной.
– Вот это дело.
Она села за инструмент и заиграла. Играла она бойко и с чувством. Окончив пьесу громовым аккордом, она приподнялась и медленно подошла к учителю.
– Теперь вам известны все мои достоинства и недостатки. От вас будет зависеть развить первые, искоренить последние.
Ластов пристально взглянул ей в глаза.
– Все? – спросил он.
– Все.
– И вы не рассердитесь? Я присоветую вам как старший брат.
Легкое беспокойство выразилось в апатичных чертах девушки.
– Все равно, говорите.
– У вас есть некоторые достоинства вашего пола: есть неподдельное чувство, как показала сейчас ваша игра. Отчего бы вам не быть в полном смысле слова женщиной, не быть хоть немножко кокеткой?
– Что вы, Лев Ильич! При моем уродливом лице да кокетничать – ведь это значит сделать себя посмешищем людей.
– Кто вас уверил, что вы уродливы? Лицо у вас обыкновенное, каких на свете очень и очень много, а при тщательном уходе может и понравиться мужчине. Притом же я советую вам не кокетничать, а быть кокеткой, то есть заняться более собой, своей наружностью. Вы… как бы это выразить поделикатней?
– Ничего, говорите.
– Мы слишком небрежны… неряшливы. Бреднева потупила глаза.
– Да в чем же, Лев Ильич?
– Я заглянул как-то за ширмы – и решился дать вам совет быть более женщиной.
Девушка заметно сконфузилась и не знала, куда повернуть свое раскрасневшееся лицо. С минуту длилось неловкое молчание. Ластов взялся за шляпу.
– Когда прикажете явиться на следующий урок?
– Да через неделю…
– Не редко ли будет? Этак мы не скоро подвинемся вперед.
– Но мне нельзя, Лев Ильич…
– Время вам не позволяет?
– Не
