не особо сможет. Это есть формация коммунистическая.
А вот можно взять и поставить все столы – один на другой. Так, чтобы самый прочный и широкий стол стоял на земле, а все прочие столы – на сём столе в зависимости от их размеров. Это есть формация лидерская, или монархическая или диктаторская. Хотя, скорее всего, в диктаторской формации самый широкий, прочный и тяжёлый стол будет стоять поверх всех прочих столов.
Можно поставить несколько – к примеру десять столов на землю, а на них выставить девять столов поменьше, а на столы поменьше – выставить ещё 8 поменьше – и так до одного стола. Это есть формация демократическая.
Всё, конечно, хорошо, но люди – это люди, а не столы и не стулья. И так именно надо смотреть на людей. Человек сложнее и проще. Жизнь людей состоит из людей. Верба не понимал, ослеплённый желчностью. Но я понимаю.
Странно только то, что люди порой так выгибают спины, что в самом деле становятся подобны столам, на которых можно и писать, и плясать и узоры выжигать. Люди, какие же мы разные. Иногда самому хочется превратиться в стол, чтобы выполнять свои функции безупречно, и не совершать таким образом никаких ошибок и быть совершенным. Только опять же, люди и функции – это только на бумаге, а ведь лучше говорить о талантах, которыми столы явно не наделены.
Всё-таки хорошо быть человеком!
Глава 7. Моем посуду
Грязной посуды накопилась целая гора. Грязь каким-то неподдающимся объяснению образом объединила все эти приборы в скользкую субстанцию. Брезгливо как-то даже прикасаться к этому. Вонь и бесформенные остатки пищи, некогда бывшие чем-то весьма съедобным, склеили завтрак, обед и ужин Вербы в это творение кухонного интерьера. Надо было привести всё в порядок. Мыл по ощущениям много часов. Убивая смерть губкой, он ликовал и слушал музыку с приятным женским голосом. Из шума воды доносились отдельные слова. Посуда, наверное, тоже пела.
Не так бывает у Вертлюры. Он ведь педант. Посуду моет сразу. Каждую тарелку, ложку, вилку, даже кружку, чуть только доест. Мытьё посуды не отвлекает его от дум. Тучных и серьёзных дум о ненасущном. Он вдохновлён своей «несловесной теорией». Вот и Вербу он тоже заразил. «Несловеса, неслова, несловечки», – Вертлюре нужно играть со словом, так он ищет суть.
Вертлюра – человек безвозрастной. У него живой взгляд, но от недосыпания зелёные глаза вправлены в лососёвого цвета веки. На лице приятная щетина, не отталкивает, скорее благородная, частая, что придаёт Вертлюре благообразный вид. Стрижётся он не часто, так что блондинистые волосы обычно достигают середины позвоночника. Ходит всегда ровно и прямо, по-армейски вытянув все позвонки в упругую, но крепкую пружину. Походка его размашиста. Каждый шаг его отмеряет расстояние приблизительно в метр. Вертлюра высок и гордится своей слаженной фигурой.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную
