ее здесь. Она отстранилась и оглядела меня, точь-в-точь как Сисси.
– Выглядишь сногсшибательно.
– Ты тоже. – Я отвела глаза, смущенная ее пристальным взглядом.
– Мне очень жаль, что с твоей мамой случилось несчастье.
Я кивнула, ожидая разговора об извинениях, которые я ей задолжала. Через девять лет слишком поздно просить прощения. Я украдкой взглянула на нее, высматривая шрам на виске.
– Не волнуйся, волосы все прикрывают, – засмеялась Мейбри.
– Я приходила к тебе в больницу. После того… случая. Хотела убедиться, что все в порядке, но тебя уже выписали.
Мейбри взяла меня за руку.
– Я знаю и все понимаю. Жаль только, что за девять лет ты ни разу не позвонила, не написала и не зашла в гости. У меня родился сын. Ему четыре года, и он точная копия Беннетта, бедный малыш. – Она выпустила мою руку, ее лицо стало серьезным. – Не думала, что те события разлучат нас навсегда. Ты же знаешь, я не умею долго злиться. На сердитых воду возят.
Зато я умею. Я взглянула на нее, такую умиротворенную и довольную. Ее жизнь сложилась идеально, как она и планировала. В моей душе шевельнулось негодование. Возможно, не только я должна извиняться за то, что ей довелось пережить и из-за чего мне пришлось изменить всю мою жизнь.
Я махнула рукой в сторону зала для посетителей.
– Мне пора. Мы ждем новостей от маминого врача… – Я не стала заканчивать предложение, не в силах объяснить, что на самом деле злюсь на себя прежнюю, на глупую и наивную девчонку, от которой уже почти десять лет пытаюсь избавиться.
– Да, конечно. Несмотря на обстоятельства, я все равно рада тебя видеть. Если что-то понадобится, только скажи. Я живу на Принс-стрит, рядом с родителями. Ничего выдающегося, не то что ты в Нью-Йорке. – Мейбри улыбнулась, и я едва не расплакалась, вспомнив, какими мы были, прежде чем сияющий прожектор судьбы испепелил наши детские грезы.
Я повернулась, чтобы уйти, однако от Мейбри так просто не отделаться.
– Ты уже написала свой великий роман, достойный Пулитцеровской премии? Я присматриваю себе выходное платье. Помнишь, ты обещала взять меня на церемонию награждения.
Меня едва не стошнило прямо на больничный линолеум: переживания последних суток наконец дали о себе знать. И почему окружающие помнят лишь самые позорные моменты твоей жизни? Например, как я репетировала благодарственную речь, которую никогда не произнесу.
– Я лучше пойду, – пробормотала я, оставив ее вопрос без ответа, и быстрым шагом направилась в зал для посетителей.
Папа с Беннеттом увидели меня первыми, и улизнуть незамеченной мне не удалось. Оба встали, отрезав путь к бегству. Взглянув на них, я тут же подумала, сколько всего пропустила, живя в Нью-Йорке.
Я собиралась уйти под предлогом, что мне нужно выпить кофе, но в этот момент из кабинета вышел мамин доктор, по-видимому, уже переговоривший с папой.
