и послать мейл домой. Дать знать о себе после двухнедельного молчания.
На празднике гремела музыка, но у Софии в голове по-прежнему эхом отдавались звуки ремонта: удары молотка и злобное жужжание электропилы. Она решила незаметно выскочить через входную дверь.
Тут-то она и наскочила на него.
Он, видимо, пришел с улицы, поскольку от него пахнуло холодным осенним воздухом и запахом кожи от его куртки. Глаза у него были в точности такими, как ей помнилось, – веселыми и живыми. Откинутые ветром назад волосы выглядели забавно. В приоткрытом рту виднелась щель между передними зубами.
– Господи, как я рад, что ты здесь! – произнес он и взял ее за руки.
Внезапно София перестала ощущать усталость.
С тех пор, как я нашел книгу, прошло недели две.
Все это время меня не покидала моя задумка.
Она безумная, головокружительная, но гениальная.
Я покопался и нашел еще доказательства, припрятанные моей кретинкой матерью, которая считает себя чертовски хитрой.
Вот она сидит за кухонным столом и смотрит в окно, надутая и упрямая. Челюсти сжаты намертво, словно она дала вечный обет молчания. Я сажусь на стул напротив нее и заявляю:
– Никто не ненавидит тебя больше меня.
Она не говорит: «О нет!» или «Не смей так говорить!», или что угодно, что сказала бы нормальная мать. Просто таращится, неподвижная и молчаливая, как мертвая рыба. А во всем виновата она – главным образом в том, что мы сидим в этой проклятой хибаре, нищие и жалкие; и все это потому, что ей вздумалось наскоро переспать с графом. При этом я, к своей большой досаде, вижу в ней себя.
Мы – сильные, мрачные и упрямые. Мы – крепкие орешки. Не то что трусливый подонок, сбежавший с острова в такое идиотское место, как Франция.
Нет, я знаю, что похож на нее, и от этого ненавижу ее еще сильнее.
– Я написал ему, – говорю, показывая ей письмо. Подношу прямо к носу, чтобы она могла прочесть на конверте его имя. Тут ее взгляд, наконец, тускнеет от беспокойства, и она открывает рот, чтобы что-то сказать.
Но я уже направляюсь из дома.
Обернувшись на газоне, вижу, что она встала и смотрит в окно.
«Пялься, – думаю я. – Пялься сколько хочешь, но теперь уже поздно».
10
Туман взялся за остров в начале октября, а с середины месяца вцепился в него железной хваткой. Он прокрадывался ночью, и утром был настолько густым, что из окна спальни София не могла разглядеть сараи. Краски листвы поблекли, и ландшафт обрел золотисто-коричневый цвет. Температура постоянно опускалась. В другой ситуации туман приводил бы Софию в уныние. Но только не сейчас, когда она почти все время думала о Беньямине. Казалось, будто туман превратил остров в сказочный мир с бесконечными занавесями, сквозь которые можно было проходить, чтобы открывать новые края.
Беньямин возникал в библиотеке ежедневно. Когда именно он появится, София не знала,
