Чарли трясло от холода, а посеревшая кожа сделалась полупрозрачной, как повисший в волосах замерзший пот. – Рэндольф… – Ему хотелось услышать объяснение, но объяснения у Рэндольфа не было. – Как такое могло случиться?
Он поднял глаза, растерянные и испуганные, и Чарли покачал головой и тут же согнулся – его вырвало жидкой желчью.
– Нет. Это невозможно.
И тем не менее невозможное случилось.
Прямая завернулась в круг.
Остаток дня провели у костра, такого огромного, что пламя ревело. Говорили мало, слова получались неуклюжие и, едва родившись, быстро умирали. Вступить в схватку с ужасом собственных страхов не решился никто. Чарли по-прежнему мучился животом, хотя там ничего уже не осталось. Герберт неотрывно смотрел на огонь. Его губы беззвучно шевелились, произнося то имя матери, то слова молитвы или прощания. Рэндольф представлял летний день: прогулка, солнце на лице. Поначалу совершенно безобидная картина.
Три друга.
Надежда.
Откуда же этот страх?
Рэндольф рискнул бросить взгляд на друзей по ту сторону костра. Чарли лежал под одеялом, съежившись, на боку, подтянув к груди колени. Его трясло, и напряжение сковало, похоже, все его мышцы. Герберт смотрел на огонь, и губы его шевелились, а взгляд то и дело срывался то в одну, то в другую сторону. Ужас сломил всех.
Настоящий разговор возник, только когда они заспорили. Герберт и Чарли хотели уйти прямо сейчас: вернуться на свой след и пойти по нему домой. «А что там? – спрашивал Рэндольф. – Голодная семья? Медленная смерть?» – «Все равно это лучше, чем умереть здесь, – говорили они. – Лучше, чем замерзнуть насмерть».
О чем никто не говорил, так это о том, что никто не мог игнорировать. Они уже замерзли до полусмерти и обессилели. Один этот аргумент склонял чашу весов в пользу Рэндольфа. Согреться, а потом решить. Было четыре часа, когда Герберт подал наконец голос.
– Извини, Рэндольф, но я здесь не останусь.
Чарли с усилием сел и кивнул.
– Аминь, брат. Давай убираться отсюда ко всем чертям. Пойдем с нами, Рэндольф. – Тот промолчал. – Пожалуйста. Не заставляй меня просить.
Рэндольф представил мать в холодной кухне. Она стояла у окна, смотрела на замерзший двор. За спиной – пустой буфет.
– Идите. Я не могу.
– Не строй из себя героя. – Герберт наклонился ближе. – Ты же чувствуешь это не хуже нас. Оно и сейчас там.
– Я не знаю, что чувствую.
– Не ври. – Чарли покачал головой. – Ты тоже побледнел и перепугался до усрачки, как и мы. Что бы там ни было, оно существует.
– Что за оно? Я никакого оно не вижу.
– Ладно, давай, обманывай себя. Пусть так. Но здесь умирают люди. Умирают, исчезают или сходят с ума. И это не просто чья-то болтовня, это на самом деле. Вспомни хотя бы Дредов или парней Миллеров.
– До темноты не успеете.
– Уже темнеет. – Герберт поднялся и набросил
