обоими учениями в область бессознательного, до— или сверхсознательного, и оттуда, то есть из области внесознательного, берется решение, будто бы имеющее силу и в области наших сознательных действий» [41: 292]. В результате торжественно демонстрируется иллюзорность свободы воли – демонстрируется благодаря элементарной логической ошибке, известной как qui pro quo.
Но даже если свобода воли – иллюзия, требуется объяснить происхождение этой иллюзии в нашем сознании; причем не просто как одной из многих иллюзий, но как всеобщего представления, глубоко проникающего весь строй человеческой жизни, существующего «и у философа-детерминиста в те минуты, когда он не размышляет о своей системе, а действует» [41: 296]. В связи с этим Астафьев отмечает важный момент. С одной стороны, нет недостатка во всевозможных теориях, предназначенных объяснить «иллюзию свободы», например, «смешением свободы хотения с внешней свободой действия, и принятием второй за первую», или тем, что «сознание открывает известное состояние духа в данную минуту, но не открывает длинных рядов причин, от которых оно зависит» [41: 295]. Более тонкие мыслители (например, Лотце) считают представление о свободе воли не иллюзией в узко негативном смысле этого слова, «но положением, к приему которого мы считаем себя вынужденными общим строем нашего нравственного сознания». Но, с другой стороны, практически все авторы этих и других теорий, признавая, что сознание себя свободным является фактом всеобщим и необходимым, почему-то уклоняются от исследования того, «какова роль этого всеобщего и необходимого факта сознания, – сознания себя свободным, – во всех деятельностях сознания и для его результатов» [41: 297–298]. Крайне настойчиво Астафьев подчеркивает, что «исследование значения “сознания себя свободным” в сознании и для сознания должно быть признано необходимым, к какой бы метафизической или психологической партии мы ни принадлежали, если только мы хотим решить вопрос об истинности или ложности этого верования человечества» [41: 301].
Здесь уместно отметить, что задолго до рассматриваемой сейчас работы Астафьев даже склонялся к мнению, что «все действительное бытие свободы может быть заключается в участии представления о свободе в действительных процессах сознания» [40: 38]. Человек, совершающий тот или иной выбор, может совершать его совершенно по-разному, считает ли он себя свободным в этом выборе или нет. Точно так же, наше стремление к идеалам будет действительно свободным, если мы только верим, что и сами идеалы поставлены нами свободно, а не навязаны «исторической необходимостью» или «историческим откровением» как своим единственным источником [41: 313]. Насколько серьезно относился Астафьев к такому направлению в постижении свободы через идею свободы, говорит и то, что свой этюд «К вопросу о свободе воли» он заканчивает афоризмом, навеянным Гегелем: Не цепи делают раба, а рабское сознанье.
Итак, вот простой выход из положения. Вместе с поэтом Константином Случевским
