знаменитый английский актер и писатель Питер Устинов, один из прадедов которого – эфиоп – «боролся за власть в Аддис-Абебе», а другой – «родился в 1730 году благочестивым саратовским помещиком»89.
«Моя Африка» – говорил Пушкин, как мы сегодня говорим «Мой Пушкин». Именно так – «Мой Пушкин» – назвали свои книги В. Брюсов и М. Цветаева. Кое-кто иронизировал по сему поводу (нашлись, мол, собственники!). А в этом, наверное, просто очень личное отношение к Пушкину. Просто любовь. И желание отобрать его у того, кто первым произнес «Мой Пушкин» – вспомним слова Николая I после аудиенции в Чудовом дворце Московского Кремля 8 сентября 1826 года: «Ну, теперь не прежний Пушкин, а мой Пушкин!».
«Плен в своем отечестве» (так назвал одну из своих самых проникновенных автобиографических книг мой покойный друг писатель Лев Разгон) стал для Пушкина одной из жизненных трагедий. В советском пушкиноведении эта тема, по понятным причинам, не исследовалась. В опубликованной в Нью-Йорке (а затем и в Москве) книге «Узник России» (1993) Юрий Дружников с горечью констатировал: «Пушкин никогда не был за границей. Ему не дали возможность увидеть Европу, Китай, Африку, Америку, куда он стремился…»
Мечта о побеге в Африку с особой силой пробудилась у поэта в годы южной ссылки, в портовой Одессе.
Несколько раньше в письме к П. Вяземскому Пушкин признавался: «Я жажду краев чужих; авось полуденный воздух оживит – мою душу». Можно спорить, о каких краях мечтает здесь Пушкин, но то, что Африка ярко и зримо нанесена на карту пушкинской фантазии – факт бесспорный. «Байрон говорил, что никогда не возьмется описывать страну, которую не видал бы собственными глазами», – подчеркнул Пушкин (XI, 55).
Воображение поэта устремляется туда, где «темная, знойная ночь объемлет Африканское небо…» (VIII, 422). «Горит ли Африканский день, // Свежеет ли ночная тень…» – сказано в стихах о Клеопатре (отрывок «Мы проводили вечер на даче» – VIII, 420).
Комментируя другие пушкинские строки: «Я вижу берег отдаленный, // Земли полуденной волшебные края», В.Я. Брюсов заметил, что это определение, равно подходящее к Испании, к Индии или к Африке.
Внимание Пушкина к африканской теме – одно из свидетельств его «всемирной отзывчивости» (выражение Ф.М. Достоевского).
Не будем забывать, что в крепостнической России размышления о рабской судьбе африканцев звучали весьма многозначительно. В «Вестнике Европы», например, в 1815 году была опубликована «Песнь негра». Там есть такие строки:
Гром, вестник мщенья, колеблет свод неба:
Бог африканский течет к нам на помощь!
Нет! Мы омоем в крови ненавистной
Стыд свой, мученья и смерть однокровных!
Грозно докажем, что может десница,
Что может сердце Негров свободных90.
Еще раньше, в периодическом издании «Вольного общества любителей словесности, наук и художеств» за 1804 год, был помещен очерк «Негр» за подписью В.В. Попугаева. («Перевод с испанского» – так из цензурных соображений замаскировался автор).
Амру, «невольника, отягченного цепями», работорговцы увозят из Африки:
«”Прощай,
См.: Книжное обозрение. № 40, от 3 октября 1955 г.
Как нас учили в университетах, Африка в ХIХ веке оставалась, по определению К. Маркса, «заповедным полем охоты на чернокожих».
