тем, что управлял всеми судебными процессами. Однажды подошло очень запутанное дело. После того, как он выслушал внимательно адвоката, цезарь вынес приговор следующими словами: Тот выйграет процесс, кто обладает правом. Затем рассматривалось дело одного человека, римское гражданство которого выглядело спорным, а именно, обсуждалось с горячностью, что ему запрещено в суде носить одно и то же платье. Клавдий постановил, что этот человек, ежели (в суде) говорят против него, должен быть облачен в греческую одежду, ежели за него – в римское платье. Эта второстепенная деталь была устранена и адвокат начал изъяснять суть дела. Однако запах, исходящий из кухни жреца бога Марса, достиг нюхательных органов Клавдия с такой приятностью, что он неожиданно покинул судебное кресло, дабы вместе с ними сесть за стол, что возбудило среди зрителей суда великую радость.
Я не хочу говорить об ужасном правлении Нерона, более того о Поппее и ее трехстах ослицах, также о пресловутом ужине и преступлении Тигеллина, также о Сенеке как о лицемерном стоике, так и о низком придворном, который хотел бы познать добродетель, не упражняясь в ней. И я с чувством обязанности вернулся в Рим, чтобы увидеть дом с позолотой, и, кстати, узрел в театре цезаря, который напрашивался на рукоплескания толпы. Я находился в окрестностях главного города, когда он перестал управлять и окончил свои дни. Я отметил по этому поводу, что ежели добрые князья могут быть любимы их поддаными, которые от них не получали никаких знаков благосклонности, то тираны могут также обладать не очень завидной славой – вызывать сострадание лишь у тех, что живут за их счет.
Впрочем я могу сказать как Тацит: mihi Galba, Otho, Vitellius, nec beneficio, nec injuria cogniti3. Все-таки я кое-чему начился у последнего, а именно великолепным парам, исходящих из его кухни. Более ста лет можно было во всех постоялых дворах римской империи слышать ни о чем ином, как о званом обеде, который цезарю Вителлию дал его брат и на котором было подано на стол семь тысяч птиц и две тысячи рыб4.
Когда в то время я уходил из Рима, то не упустил из виду посетить Цецилию, которая всегда принимала меня доброжелательно. Если ее не было в городе, я находил ее в одном из ее домов, где она останавливалась. Я знал ее в возрасте двадцати пяти лет. Через тридцать лет она обладала еще лицом приятным, но из-за развитого чувства самолюбия избегала молодых бабенок. Поэтому она перестала жить во дворцах, которыми владела в Кампании, и проводила приятные времена года в Тоскане, в доме, которым позднее завладел Плиний Младший. Я направился туда, чтобы выразить Цецилии мое преклонение перед ней и был восхищен ее жилищем.
Перед дворцом находилась «беседка удовольствия», поделенные на несколько частей и окруженные самшитом цветочные клумбы. Вокруг можно было увидеть зеленолиственные дорожки из акантуса, клумбы из роз, величественные, в образах зверей оформленные самшитовые деревья. «Беседка удовольствия» имела форму полукруга, она была окружена
Гальба, Оттон, Вителлий неизвестны мне ни со стороны добрых дел, ни неправедных [деяний] (
Древние очень превосходят Новых в поварском искусстве. Атеней, который жил в начале третьего столетия, оставил нам действительно истинное описание классической кухни; ее можно сопоставить с кухней романтической, если прочесть Legrand d’Aussy. Histoire de la vie privos des Franseis 1782, 3 тома.
