тут до Иры дошло.
– Сама-то ты что в это время на улице делала? – ахнула она.
Если в серенаду под окном поверить еще можно было, то в одинокие Катины прогулки в двух кварталах от дома – нет.
Подруга на мгновение повернулась, озадаченная вопросом. На скуле сиреневое пятно, словно чем-то грязным провели. Присмотрелась. Синяк!
– Что это у тебя?
Хотела коснуться, но Катя дернула головой, сбрасывая темные непослушные волосы на лицо, прикрывая и скулу, и кровоподтек.
– Бокс. – Она положила книгу перед собой на парту, подперла голову руками, отгораживаясь от всех завесой волос.
– Ты пошла на бокс?
– Нет. Это мой папочка решил заняться боксом. Для выработки характера.
– И как характер. Закалился?
– Идиотизм закалился. Сережку из уха вырвал! Грушу бы купил, спортсмен!
– Так он что, с тобой боксировал? – Ира медленно встала.
– А с кем же еще? – Катя не поворачивалась. Только плечом чуть подергивалась в такт словам. – «Современный человек должен научиться наносить удары и отражать их», – изобразила она своего папочку. – Я его перчатки в следующий раз в окно выброшу. Разбудил меня в шесть. Сначала на улицу выгнал для пробежки, а потом боксировать заставил. Задел ухо, кровь пошла.
Демонстрировать рану Катя не стала, хотя Ира заранее приготовилась к чему-то страшному.
– А что мама?
– Мама его любит.
Ответ был убийственен в своей прямолинейности. Раз мама любит, значит, каждый папин поступок правилен. Даже если она и замечает синяки у дочери, считает их нормой. Ира видела Катиного папу. Высокий, красивый, темноволосый, улыбчивый, смотрит приветливо, говорит правильные красивые слова. Что-то про экономику, которую надо начинать преподавать в начальных классах. Потому что в магазин ходят с пеленок. Ире это тогда показалось прикольно – папа с убеждениями, с желанием кому-то что-то доказать. Папа говорящий – мамонт, тихо вымирающий на бескрайних просторах нашей родины. Ирин папа ни о чем не говорит. Молчит. Пришел с работы, поел, телевизор посмотрел, спать лег. «Есть будешь?» – «Да». – «Иди, ешь». Вот и все разговоры.
После такого обсуждать Сашу стало неудобно. Ира села ровно, придвинула к себе учебник. Вокруг не смотрела. Класс с его перешептываниями, выяснениями отношений и бесконечными интрижками ее не интересовал. Вздыхающую рядом Ходасян не замечала. Вероятно, у той была очередная трагедия, и это было скучно.
Ире теперь все было скучно. Она ждала перемен, как спасения, чтобы сесть на подоконник и посмотреть в окно. На школьной площадке все оставалось неизменным – прямоугольник кустов, две поникшие березы, пунктир лужиц около ступенек. А за забором – люди, люди, люди…
Никогда еще сердце у нее так не стучало, как перед дверью из гимназии. Оно выпрыгивало, заставляя замирать, мысленно отсчитывать секунды, задерживая мгновение выхода. Но вот она – улица. Свежий
