а потом втирается к ней в доверие. Она сообщает нашей гостье, кто она такая, и императрица, думая, что встретила свою соотечественницу вдалеке от дома, любезно приглашает ее отобедать. Меня не приглашают – о нет! Мной пренебрегают, как будто меня на свете не существует! Но так всегда и бывает. В этом доме я терплю только такое обращение. Нет, нет! Наша принцесса обязательно должна поехать, разряженная в пух и прах. Там она вдоволь наговорится о своем благородном происхождении и о родственниках своей матери, которые, что весьма любопытно, ничего не хотят иметь с ней общего. Возможно, Гизела, ты сообщила императрице об этом обстоятельстве? Возможно, ты объяснила ей, почему твоя знатная родня никогда не пишет, почему никогда не поинтересуется, жива ли ты?
Мачеха задавала вопросы с такой злобой, вытянув и без того длинное лицо с острым носом, что Гизела от нее отпрянула.
– Харриет! Харриет! – снова предостерег жену сквайр.
– Нечего покрикивать на меня, Джордж, – огрызнулась она. – Если ты думаешь, я позволю, чтобы этой неряхе все сошло с рук, то ты ошибаешься. Я собираюсь сказать ей всю правду. Сейчас она узнает кое-что о своей драгоценной мамочке, о чем и не подозревала до сих пор.
– Харриет, я запрещаю тебе говорить что бы то ни было, – заявил сквайр.
– Запрещаешь! Ты не можешь мне ничего запретить, – ответила леди Харриет, распаляясь все больше и больше, пока не впала в полное неистовство, так хорошо известное Гизеле. – Я слишком долго терпела. Мисс Мазгрейв! Как бы не так! Дочь сквайра, его наследница, его единственный ребенок, свет его пьяных очей! Ну вот, она и услышит впервые в жизни правду и, надеюсь, порадуется ей!
– Харриет! Замолчи! То, что ты знаешь, я доверил тебе строго по секрету! – закричал сквайр.
Он попытался подняться со стула, но, прежде чем ему удалось сделать это, леди Харриет схватила Гизелу за плечи и принялась изо всех сил трясти, как грушу.
– Я слишком долго терпела весь этот бред, – прорычала она. – Послушай правду о себе. Ты всего-навсего внебрачный ребенок иностранки, которая не страдала избытком добродетели. Постарайся запомнить это своим скудным умишком, а потом можешь бежать к императрице, чтобы поведать ей историю твоего происхождения, и погляди тогда, как ей это понравится.
– Неправда! Это неправда!
Гизела услышала свой истошный вопль; с усилием вырвавшись из рук мачехи, она подбежала к отцу. Ему все-таки удалось встать с кресла. Гизела вцепилась в лацканы его охотничьей куртки и заглянула в полном смятении ему в глаза.
– Это неправда, папа! Скажи, что это не так!
Но ответ она поняла еще раньше, чем он раскрыл рот. Прочитала по его лицу, по испуганному и смущенному выражению. И тут же с криком отчаяния рухнула к его ногам, сотрясаясь от бурных рыданий, которые, казалось, разорвут ее на куски. Впервые сквайр вспомнил, что он мужчина, хозяин в доме.
– Выйди из комнаты, Харриет, – велел он жене тоном, которым редко говорил с ней и в котором чувствовалась давным-давно позабытая им властность.
В
