style="font-size:15px;"> – Так ведь это когда было! – он замахал руками.
– Хочешь добрый совет? – доверительно сказал я. – Растолкай «этого негодяя». Он завтра дежурит. Может, выпишет тебе аванс в счет завтрака?
– К Каину? – побагровел Стасик. – Ни за что!
– Пойдешь, – с уверенностью заявил я. – Натура заставит.
После его ухода я лег и сразу заснул.
День второй
Спал я крепко. Каким-то мертвецким сном. Мне снилась Джей. Я висел над ней в глубокой черной дали. Она то отдалялась от меня, то приближалась. Я видал ее то всю целиком, то лишь узенький серпик. Вокруг нее стремительно вертелись луны. Я был подвешен и распят между ними, я болтался в пустоте космоса, а огромный Джаэнт поджаривал мою кожу. Из центра его поминутно вырывался стремительный луч, сходный с лазерным и устремлялся ко мне. Я пытался увернуться, но тщетно. При каждом прикосновении он доставлял мне невыносимую боль, которая заливала мне глаза кровавым маревом. Иногда луч делал передышку, я получал несколько секунд отдыха от боли, и тогда сквозь красный туман я видел на месте Джаэнта чью-то непроницаемую физиономию, лучи же света, которые из нее вырывались, оказались солнечными зайчиками, отбрасываемыми громадными зеркальными сводами. Зеркальные полукружия казались особенно пугающими на фоне мертвенной голубизны владельца очков, чье лицо казалось мне пугающе знакомым, и в то же время я не мог вспомнить ни его, ни того, как оказался рядом с ним, не понимал я и того, почему он старается доставить мне как можно более сильную боль… И прочая чертовщина в том же духе.
Очнулся от этого сна я только к полудню. Голова побаливала. Во рту горчило. Не хотелось шевелить ни рукой, ни ногой. Меня охватили необъяснимая апатия и усталость. Рядом со мной сидел Ламарк, который кроме химии, биологии, музыки, стихосложения, занимался также и врачеванием. Поскольку за последний год я был его единственным больным, он явился при полном параде: облачился в белый халат, надел шапочку с красным крестом, большие роговые очки, а на шею повесил электронный стетоскоп-диагностер. Он обложил меня датчиками на присосках, подключил их к «компидоктору» и, поминутно сверяясь с инструкцией, принялся вычислять мою болезнь. Видимо компьютер его разочаровал, потому что, отключив его, он выслушал меня, заставил показать язык, измерил пульс и давление. Я тоже не оправдал его надежд. Но все равно он заставил меня принять какие-то порошки, по вкусу похожие на смесь стрихнина с цианистым калием, прописал постельный режим и удалился, полный сознания собственного величия.
И я принялся валяться. Я долго и упорно копался в своих чувствах, мыслях и поступках. Я взял себя за шкирку, горько посмеялся над собственной наивностью, надавал себе пощечин и растер в порошок. Явственно всплыли в памяти изречения классиков об изощреннейшем женском коварстве. И кто ее просил улыбаться мне и строить глазки? – думал я, ожесточенно копаясь в воспоминаниях. – Какое она вообще имела право позволять мне держать ее за руку… и вообще, что это, за «милый, глупый»… Идиот форменный набитый! Любви ему, видишь ли,
