о палубу, оно оказалось матросом Габисония. Матрос состоял из вытаращенных глаз и икоты.
– Блядь!! – завопил Ольховский.
– Й-я!! товарищ капитан первого ранга! – выкрикнул Саша от испуга и старательности на той же громкости.
– Ты что здесь… аэробикой занимаешься?!
– Никак нет!
– А чем?!
Саша дернул щекой, покраснел и запыхтел.
– Рукоблудствовал, – недобрым голосом предположил старпом.
– Я… у штурвала… стоял просто… – пробормотал Саша.
– Зачем?! Что?!
– Я… так… как бы… мечтал… – теперь для передачи Сашиного голоса пришлось бы прибегнуть к самым маленьким, неразличимым буквам. – Виноват, товарищ капитан первого ранга… не повторится!..
– Кто ключ дал? Спер? Мечтатель. Пять нарядов! А теперь пошел вон, – с отвращением сказал Ольховский, и гаснущее видение дробью чиркнуло по трапу.
– У штурвала он мечтает… – хмыкнул Колчак. – Мало занят, значит.
Ольховский расслабил тело в адмиральском кресле и бездумно вперился по курсу в неизменную набережную за длинным отблеском серой воды.
– Петр Ильич, ты музыку любишь? – спросил Колчак.
– Нам и без музыки дерьма хватает. А что?
– А просто, – вот тот особнячок прямо по курсу купил Ростропович с Вишневской… тот синий, трехэтажный.
– Весь?
– Весь.
– Уважаю виолончелистов, – сказал Ольховский. – Ты это и хотел показать?
– Тут я знаешь что подумал? Мы могли бы организовать товарищество с ограниченной ответственностью Выстрел Авроры. Хорошие бабки гребли бы.
– Это как?
– Ну, скажем, богатый новый русский за двести тысяч может из бакового орудия засадить один снаряд по городу. По памятникам архитектуры нельзя. Точность попадания мы обеспечиваем. Боеприпасы наши. Из двухсот тысяч мы рассчитываемся с городом за убытки, а разницу – себе. Налоги, конечно.
– У меня тоже мысль одна была, – сказал Ольховский. – Привести корабль в порядок и катать новых русских по Неве – за очень большие деньги. Сразу модно станет. Ресторан, казино, в охране матросы в пулеметных лентах. А потом подумал – нельзя.
– Почему?
– Утопить кого-нибудь захочется, швырнут матросики банкира за борт с колосниками на шее, потом копоти не оберешься, слухи пойдут, расследование, а…
Полистали мысленные картины.
– О чем я думал, когда командовал Москвой? – пожал плечами Колчак. – Ведь мог поднять самолеты, разнести эту самостийную раду, спровоцировал бы заваруху, а обратного хода уже нет, – и был бы Севастополь наш.
– А ты бы где был?
– Застрелился, – рассудительно ответил Колчак. – Так хоть человеком бы побыл! А это что – жизнь? Твою мать, Петька, когда же просвет. Ты не обращал внимание: сейчас спивается
