на юбке и сказал:
– Очень хорошо.
– Я похожа на…
– На себя. Стань сюда.
Бутафорская лесенка с колонной и пластиковым плющом. Ложь, как и все вокруг.
– Руку положи на колонну. Смотри прямо. Не улыбайся.
Он отбежал, скрывшись за объективом массивной камеры. Раздался сухой стрекот, словно Елену не снимали, а расстреливали.
– Ты не годишься для современных костюмов… – Дмитрий шел полукругом. – Розу можно поставить в пластиковую бутылку, но лучше выбрать вазу…
Валик никогда не говорил подобного. Никто не говорил подобного.
– Голову чуть влево. Не улыбайся. Ты когда-нибудь видела старые фотографии? По-настоящему старые? Там люди не улыбались. Знаешь почему?
– Нет.
– Потому, что процесс длился долго. Ничего современного, когда щелк-щелк – и готово. Фотомусор заполонил мир. Стой прямо. Плечи расправь. Умница. Мы выходим на улицу и делаем снимок. Мы встречаемся с друзьями и делаем два десятка снимков. Мы фиксируем свою жизнь в тысячах вариантов, а потом вываливаем эти варианты в Сеть. Безумие.
Его легко было слушать. И работать тоже. Елена чувствовала на себе взгляд камеры и понимала, как сделать так, чтобы этой камере понравиться.
– В этой свалке умирают по-настоящему хорошие вещи. Их просто не видят. Взгляды привыкли к цветным пятнам. К псевдоэротичным позерствам малолеток. К надутым губкам и подретушированным лицам. И потому не ловят разницы между ними. Сложи руки.
Дмитрий показал, как именно, и Елена повторила жест.
Он и вправду хороший специалист. Но почему тогда Мымра прячет его? Почему не вышвырнет Валика с его вечными претензиями и завышенной самооценкой?
– Демократизация искусства… нелепое понятие. Переодевайся.
Второй комплект: платье из мягкой струящейся ткани. К нему – сетка для волос с крохотными камушками и длинными перьями.
– Ты прекрасна, – Дмитрий сменил мизансцену. Исчезла лесенка с колонной, но появилась прелестная козетка. – Садись… расслабься.
Он усаживал ее, словно Елена была куклой. И в прикосновениях его не было ничего личного. А когда Валик решался тронуть, Елену передергивало от отвращения.
– Евгения Марковна, она тебе кто?
Пальцы скользнули по щиколотке, приподняв ткань. Вторая рука накрыла ладонь Елены, положила на складку, и Дмитрий велел:
– Держи.
И на вопрос ответить удосужился:
– Родственница.
– Ты мог бы работать на нее.
– Мог бы.
– Но не работаешь?
Повернул голову, заставив смотреть на белую стену. Исправил свет. Кожа горела под софитами, но этот жар не причинял неудобств.
– Не работаю.
– Почему?
Защелкала камера, и тень Дмитрия поползла по стене.
– Потому что не хочу. Плодить мусор? Какой в
