поймал себя на мысли: а ведь ни разу он не представил, что ему на помощь спешит великий магистр Дидиков – во всем своем мистическом могуществе! Почему же? – спросил себя молодой человек. И пожал плечами, прекрасно осознавая, что вера его в потусторонние силы почти сошла на нет. А вот вера в мудрый и справедливый суд росла с каждым днем приближения этого суда. Ничего иного ему и не оставалось.
И вот суд состоялся. И не осталось никаких надежд, упований. Никаких мыслей. Только дрожь от холода.
На столе перед ним стояли миски с едой, кружка с чаем. Ужин принесли совсем недавно, он был еще теплым. Но Юлику не просто не хотелось есть: ему даже мысли такой не приходило. Наверное, он просто не заметил, когда конвоир занес и поставил еду на стол, не услышал, что тот говорит… Хотя кормили здесь хорошо. В первые дни ареста он даже пошутил:
– Может, я не заключенный, а гость, с которым не хотят расставаться? Или здесь всех преступников так обхаживают?
У него и камера была особенная – уютная, если можно так выразиться. Не нары, а железная кровать, мягкий новый матрац и подушка, чистое белье. Стол со стулом, в нише за занавеской – полочка для вещей. И даже – коврик на полу: старый, конечно, вытертый, и все же… Но, конечно, особенно хорошо было питание.
На его реплику дежурный городовой ответил, что еду ему приносят из ближайшего ресторана по особому распоряжению исправника Макарова.
– Другие, которые арестованные, известно, кормятся за казенный счет, как положено. А для вас особое распоряжение вышло.
Когда же на очередном допросе Юлик шутливо-изысканно попробовал поблагодарить исправника, тот сухо усмехнулся:
– Это дань вашему происхождению. Многие именитые горожане были дружны с вашими родителями, уважают их. Их, но отнюдь не вас!
Теперь ресторанная порция бефстроганова, салат, кусок яблочной шарлотки и чай стояли нетронутыми.
В коридоре за дверью раздался какой-то шум, лязг, охранник засуетился, послышался его быстрый говор. Потом откинулась небольшая ставня, прикрывающая зарешеченное окошко в двери. Смотревший несколько секунд разглядывал неподвижного, ни на что не реагирующего Юлика, потом приказал охраннику открыть камеру. Только тогда молодой человек вздрогнул и поднял взгляд. На пороге стоял начальник полиции, исправник Макаров. Он смотрел на Юлика со странным выражением участливости. Медленно, словно приходя в сознание, молодой человек одернул куртку, непослушными пальцами стал застегивать пуговицы. «Добился своего и пришел пожалеть…» – мелькнула мысль. И словно раздвинула вязкое безмолвное небытие, в котором он пребывал. Возродилось ощущение жизни, реальности, а вместе с ними воскресли злость и гордость. Нет, нет, именно этот служака, так ретиво доказывающий его вину, не увидит молодого Кокуль-Яснобранского опустившимся, напуганным до смерти слизняком! Пусть никто не забывает, что он, Юлик, – из старинного именитого рода! И это только по материнской линии.
