понадобился?..
– Ты, братишка, не стесняйся. Ешь бутерброды, печенье… Чего на них глядеть?
Ну, ладно. Как бы там ни было, а колбаска – это хорошо! Я беру ближайший ко мне бутерброд и отправляю его одним махом в рот. Красота!
– И печенье бери, Алексей, не стесняйся. И не думай ничего такого: это я со своих пайков наэкономил. Вот ты, оказывается, какой…
– Какой? – Бутерброд застревает у меня в горле. – Какой?
– Да не волнуйся ты так, звеньевой! – тимуровец посмеивается. – Не двадцать седьмой год на дворе… Кстати. Я ж так и не представился. Белопахов Василий. А пригласил тебя к себе… Тебе ж, конечно, не терпится узнать: зачем это ты нам понадобился, так?
А то! Интересно: мне отвечать или нет?..
– Так вот, пригласил я тебя, чтоб познакомиться поближе. Ведь как-никак в нашей дружине не так много тех, кто четыре зарницы прошагал…
Это он верно подметил. Таких, как я, по пальцам пересчитать можно. Особенно вторая зарница нам большой кровью далась. А я еще в Псков ездил, когда они десант скандинавский пять лет тому назад отбивали. Оттуда наших всего два грузовика и вернулось. В смысле – живых… Гробов мы тогда пять «Камазов» и девять «Уралов» привезли. Это не считая тех, что без вести…
– Вот ты в поиски ходил, – Белопахов прихлебывает чай и жмурится от удовольствия. – А с каким, к примеру, отрядом следопытов лучше всего работается? Как считаешь?
– Ну… вообще-то с любым, но я вот – с «ивакинцами» больше работать люблю.
– Да? А чем же они, например, от «горяиновцев» отличаются?
Отряд юных следопытов имени Романа Горяинова… Да я с ними всего два раза и встречался…
– Я, если начистоту, товарищ Белопахов («Василий, Василий», – поправляет меня тимуровец, улыбаясь), «горяиновцев» мало знаю. Один раз с ними в поиск ходил, когда в Мирный пытались прорваться. Так тогда ведь много следопытов пошло. Наверное, со всех дружин собрали.
Я рассказываю ему эпопею мирненского прорыва. Тогда, три года назад, у кого-то в Совете Дружин родилась идея попробовать прорваться в город и на космодром с воды. И попробовали. И положили в этом прорыве почти триста пионеров. И еще семеро комсомольцев-вожатых сгинули без следа. А вот о результатах – положительных результатах – я, признаться, не слыхал…
Белопахов слушает внимательно, почти не перебивая. Лишь иногда задает наводящие вопросы или уточняет подробности. А как только я заканчиваю, тяжело вздыхает:
– Да уж, Боря, досталось вам… Но ведь пионер – всем ребятам пример, так?
– Так, – соглашаюсь я и от себя добавляю: – Пионер равняется на героев борьбы и труда!
Тимуровец улыбается, а затем начинает расспрашивать о поисках с ребятами Байкулова. Мне становится как-то не по себе. Нет, с одной стороны, приятно рассказать о себе, о своих делах, победах и подвигах, но с другой… Он что же это – под Вовку копает? Да нет, ведь сказал же,
