ло твое будет темно. Итак, если свет, который в тебе, тьма, то какова же тьма?
Тогда отдало море мертвых, бывших в нем.
Предисловие
«Сновидения петербуржца» – это реальные сновидения, облеченные в поэтическую форму. Вначале видишь сон, записываешь его, потом выбираешь стихотворный размер – начинаешь сочинять.
Любой сон – загадка, требующая разгадки. Бывает, истолковать его не трудно: увидел, проснулся, записал, подумал – понял. Садишься писать стихотворение, заранее зная смысл. Но чаще приступаешь к работе, не представляя конечной идеи произведения. По мере поэтической разработки, в процессе поиска рифмы смысл сна постепенно проясняется и, в конечном итоге, становится очевидным. Поэтому техническое конструирование стихотворения на самом деле является инструментом познания сновидения.
События, происходящие на страницах «Сновидений петербуржца» с людьми и животными, – это выдумка, фантазия Сна. Актер Алексей Серебряков («Серебряков») не нападал на меня и не бил гвоздодером по голове. Сон сделал его злодеем из-за фамилии, в части которой «серебр» зашифрован Цербер, аллегория злой силы, гнетущей человеческие души.
Рассказанные истории заинтересуют читателя сюрреалистичностью и юмором. Но главное – знакомство с внутренним миром автора. Открыть его – это значит поделиться своим сокровенным, это значит – любить людей.
19.11.2007
Автор
Книга 1
Балтийские воды на солнце сверкали,
Ласкали песок золотой.
У самого моря меня провожали
Дурак с неразлучным Лафой.
Прощайте, Лафа с Дураком!
Смотрите: за дымкой виднеется город.
Отныне там будет мой дом.
Меня принимает Кронштадт.
Оттуда не ждите назад.
Отныне там будет мой дом.
Прощайте, Лафа с Дураком!
В тереме, где ни дверей нет, ни окон,
Тих и бесстрастен, сидит одиноко
Юноша с кротким и бледным лицом
И никогда не покинет свой дом.
Руки сложил на коленях, смиренный.
Он – осужденный, он – вечнопленный.
Тут появляется женщина – Зоя,
В нем принимает живое участье,
И обещает, что кончится злое,
И вдохновляет крылатой мечтою.
Узнику грезится вечное счастье,
Светлые дали, прекрасные страны.
К терему я возлагаю тюльпаны.
Юноша – имя его Кораблев —
В путь свой последний, к “отплытью”, готов…
Какой-то остров. Еду на трамвае.
Ночь белая, но краски вдруг померкли
Зари вечерней. Двери открывают —
И выхожу я у немецкой церкви.
Орган гудит, и голоса поют,
Что этот Храм для странника – приют.
А здание похоже на ковчег.
Приветливы распахнутые двери:
Войдешь в него – останешься навек.
Входящие (кто в лютеранской вере)
Безмолвны: сомкнутые рты
И лиц окаменевшие черты.
В цилиндре каждый, фраке черном…
Я шагом в Храм вхожу проворным.
Но вскоре вышел через Южные ворота
(Не по себе мне стало отчего-то)
На улицу. Меня окутал мрак.
Я понял, что в ковчеге том – чужак.
И вышел на берег: напротив за Невой,
Над островом, покрытым тьмой,
На небе, как на черном мониторе,
ЦПКиО – светились буквы, как сигнал,
Что на Крестовском я… Ночную тьму прогнал
Рассвет. И я увидел – море.
И перенес меня в мгновенье
Сон крылатый На площадь, где
Морской собор Кронштадта.
Стою на паперти, приблизился к дверям —
И вот вхожу, как в бесконечность, в Храм.
И стал читать я письмена
На стенах, сводах —
И понял: это имена
В безбрежных водах.
Я гулял по Невскому проспекту.
У Публички как из-под земли
Вырос грозный госавтоинспектор.
Хвать за шиворот: «Не там вы перешли!»
Силой
