навстречу летел,А теперь воплотилась она.
Я любовью ее насладиться хотел,
Чтобы знать о любви все сполна.
Велика власть веселых и нежных очей,
Но закралась мне в душу тревога.
Вижу – сумка висит у нее на плече.
И тогда я спросил себя строго:
Вдруг там ноша лежит и она не легка?
Неотрывно блаженство от мук.
Прежде чем эта женщина станет близка,
Избегу плена ласковых рук.
III
Все исчезло: деревья, цветы и кусты.
Земля стала бедна и пустынна.
До небес возвышался на ней монастырь
В честь Отца, Свята Духа и Сына.
Монастырь этот был красоты неземной
И огромен был силой духовной.
Кто отрекся земли, становился Женой,
Предаваясь в нем ласкам любовным.
А у Южных ворот в белых ризах Жених
Приходивших Невест обнимал.
Целовать и ласкать собирался Он их,
Но сперва покаяния ждал.
Вышел чинно на паперть седой иерей,
Завлекая в обитель святую,
Но был деготь в меду сладкозвучных речей:
Яд смертельный проник в красоту их…
Ранит сердце и ум злом отточенный нож,
Все благое за что-то карая.
Землю, веру, любовь – все испортила ложь,
Даже праведность Божьего Рая!
Какой-то человек принес однажды в школу
Величиною с кролика лягушку:
«Пускай она попрыгает по полу.
Живая будет, дети, вам игрушка!»
С глазами, полными упрека и тревоги,
Сильней лягушка жалась к человеку:
Внушали ужас ей топочущие ноги —
Они раздавят, сделают калекой.
Но он пустил ее скакать по коридору.
Смотрел со страхом я – ничем помочь не мог.
И огласилась школа диким ором,
Лягушку смял табун бегущих ног…
Через Волгу перекинут мост дугой,
А на нем есть церковь из стекла.
В ней иконостас, весь золотой.
Только храм стоит совсем пустой:
Ни одна душа в нем не зажгла
Ни лампады, ни свечи живой.
Город опоясал тайный круг.
За проклятою чертой край света.
Заступил я – и пропали вдруг
Волга с Ярославлем. Вихри вьюг
Русское сменили лето.
В тундре вечная и лютая зима:
Намело огромные сугробы,
Между ними черные дома —
Как тела, которые чума
Растлевает действием микробов.
Солнце село – два фантома ночи,
Двух я девушек окинул взором:
Лица безобразны, худосочны,
А глаза раскосые порочны,
Кожа вся изъедена узором,
Плоть истлела, но мужчины хочет.
Грязным девкам без ума я рад.
«Эй, – кричу, – любовь делить со мной
Не желаете?» Они: «Любовный яд
Будем пить в компании иной.
Нам Жюльен-француз милее во сто крат,
Хоть болезнью заразил дурной.
Он
