прихлебатели и роскошные петербургские дамы, лето и начало осени жившие при ставке главнокомандующего, с первыми заморозками потянулись в столицу, как журавли к теплу.
Ставка главнокомандующего поскучнела.
Нерешительность Потемкина угнетала всех – солдат и офицеров. Мороз, стужа и ветер, холод и голод прочно держали в своих цепях русскую армию. Походило на то, что в осаде находятся не турки, а русские.
Армия роптала.
Пятого декабря мороз усилился до двадцати двух градусов. Зимний Никола не сулил ничего приятного.
Дежурный генерал Рахманов поутру доложил главнокомандующему, что на завтра не осталось ни полена дров. Вместе с ним явился с такой же невеселой новостью и обер-провиантмейстер генерал Каховский: сегодня армии роздан последний хлеб.
Потемкин побледнел.
– Этот поганый городишко меня убьет! – зарычал он.
Выхода не оставалось – приходилось идти на штурм.
Но Потемкин все еще продолжал упрямо верить во что-то. Он отправил к Гуссейну-паше еще одно предложение сдаться.
Турки только посмеялись над потемкинским парламентером:
– Сдавайтесь вы, пока не вымерзли все в степи, а у нас в домах тепло!
И вправду, над очаковскими домами подымались вверх столбики дыма.
Почерневший от волнения, от того, что последнюю неделю валялся среди подушек небритый и плохо вымытый, Потемкин наконец уступил: он приказал генералам Репнину и Меллеру написать диспозицию к завтрашнему штурму.
Диспозицию написали быстро.
Четыре колонны должны были с запада штурмовать большое нагорное укрепление и толстые стены форта Гассан-паша, две колонны – с востока передовые укрепления, прикрывающие Очаков.
К вечеру диспозицию разослали во все полки.
Солдаты не очень вникали в нее – это дело командиров. Они поняли одно: назад идти нельзя – нет ни хлеба, ни дров. Остается одно – победить!
О смерти никому не хотелось думать.
VIII
Михаил Илларионович шел мимо выстроенных егерей. Рассветало. Штурм был назначен на шесть часов утра. Мороз сегодня – как назло – жал сильнее, чем вчера. Все кругом было в инее. Каменные стены Очакова казались седыми.
Невыспавшиеся, закоченевшие, полуголодные егеря дрожали в своих легких мундирах. Пальцы с трудом держали настывшее на морозе ружье. На таком окаянном холоде странной казалась команда «смирно». Солдатам и офицерам трудно было не шевелиться: мороз пробирал все тело.
Михаил Илларионович, встав чуть свет, велел вытащить из своей землянки бревна, доски и перетертые в труху тростниковые постели, на которых он спал с Резвым, и сложить несколько костров для егерей: пусть хоть погреются у огонька да выкурят трубочку – все же легче перед штурмом.
Он выстроил егерей, чтобы сказать им несколько слов перед атакой:
