Единственный способ сохранить сколько‐нибудь боеспособным дивизион – это задержать его на ночь здесь.
Господин полковник тут же, и очень быстро, обнаружил новое свойство – великолепнейшим образом сердиться. Шея его и щеки побурели, и глаза загорелись.
– Капитан, – заговорил он неприятным голосом, – я вам в ведомости прикажу выписать жалование не как старшему офицеру, а как лектору, читающему командирам дивизионов, и это мне будет неприятно, потому что я полагал, что в вашем лице я буду иметь именно опытного старшего офицера, а не штатского профессора. Ну‐с, так вот: лекции мне не нужны. Паа‐прошу вас советов мне не давать! Слушать, запоминать. А запомнив – исполнять!
И тут оба выпятились друг на друга.
Самоварная краска полезла по шее и щекам Студзинского, и губы его дрогнули. Как‐то скрипнув горлом, он произнес:
– Слушаю, господин полковник.
– Да‐с, слушать. Распустить по домам. Приказать выспаться, и распустить без оружия, а завтра чтобы явились в семь часов. Распустить, и мало этого: мелкими партиями, а не взводными ящиками, и без погон, чтобы не привлекать внимания зевак своим великолепием.
Луч понимания мелькнул в глазах Студзинского, а обида в них погасла.
– Слушаю, господин полковник.
Господин полковник тут резко изменился.
– Александр Брониславович, я вас знаю не первый день как опытного и боевого офицера. Но ведь и вы меня знаете? Стало быть, обиды нет? Обиды в такой час неуместны. Я неприятно сказал – забудьте, ведь вы тоже…
Студзинский залился густейшей краской.
– Точно так, господин полковник, я виноват.
– Ну‐с, и отлично. Не будем же терять времени, чтобы их не расхолаживать. Словом, все на завтра. Завтра яснее будет видно. Во всяком случае, скажу заранее: на орудия – внимания ноль, имейте в виду – лошадей не будет и снарядов тоже. Стало быть, завтра с утра стрельба из винтовок, стрельба и стрельба. Сделайте мне так, чтобы дивизион завтра к полудню стрелял, как призовой полк. И всем опытным юнкерам – гранаты. Понятно?
Мрачнейшие тени легли на Студзинского. Он напряженно слушал.
– Господин полковник, разрешите спросить?
– Знаю‐с, что вы хотите спросить. Можете не спрашивать. Я сам вам отвечу – погано‐с, бывает хуже, но редко. Теперь понятно?
– Точно так!
– Ну, так вот‐с, – Малышев очень понизил голос, – понятно, что мне не хочется остаться в этом каменном мешке на подозрительную ночь и, чего доброго, угробить двести ребят, из которых сто двадцать даже не умеют стрелять!
Студзинский молчал.
– Ну так вот‐с. А об остальном вечером. Все успеем. Валите к дивизиону.
И они вошли в зал.
– Смир‐р‐р‐р‐но! Га‐сааа офицеры! – прокричал Студзинский.
– Здравствуйте, артиллеристы!
Студзинский из‐за спины Малышева, как беспокойный режиссер, взмахнул рукой, и серая
