ускользая от её безжалостных зубов после соития. А некоторые виды смогли и вовсе переиграть несговорчивых самок и научились сами убивать их в момент брачных игр без страха прекратить своё существования. Например, лягушки «Rhinella», или как их у нас называют жабы клюворылые. Они затаптывают самку, выдавливают из её мёртвого тельца икринки и оплодотворяют их.
Я помню страх в твоих глазах, после того, как ты это услышала. Наверное, в тот момент я выглядел опасно, потому что ты только и сказала, так тихо и осторожно:
– Ты реально больной сексуальный маньяк…
* * *
Ничто не вечно под луной, моя маленькая девочка, и это в полной мере сказано про нас. Невозможно бесконечно долго наслаждаться чистой любовью, испытывая некое райское блаженство, в котором пребывала первая человеческая пара в Эдемском саду. Сезон брачных игр прекрасен, но мимолетен, и его целью является не пожизненная эйфория для самца и самки, а воспроизводство потомства.
Это только в романе Николаса Спаркса умилительное чувство не покидает влюбленных десятилетия. На практике же «Дневник памяти» можно заканчивать по истечении трех лет. Об этом мне когда-то сказали две украинские девушки, когда я гостил у своей тётушки в Крыму. А уж украинки то точно знают толк в любви.
Мы пили прекрасное южное вино на берегу чёрного моря и разговаривали о любви. Тот, кому довелось говорить о любви с украинскими девушками в компании с вином похожим на сок, тот счастливый человек. Марина и Настя, так их звали, были убеждены, что любовь не может длится более отмеренного Богом срока длинною в три года.
– А что же происходит потом? – спросил я у Марины.
Она переглянулась с Настей и ответила:
– Ничего, просто это становится привычкой.
Когда же наша любовь, моя маленькая девочка, превратилась в привычку? Обыденность, переставшую радовать и тебя и меня. В какой момент в наших отношениях появился кто-то еще, помимо тебя, меня и твоего мужа? Кому еще ты стала готовить обеды и присылать свои обнаженные фотографии, обличая меня в том, что я сплю с разными шлюхами?
Любовь, словно поездка на лифте продолжается ограниченный отрезок времени. Кто-то едет до десятого этажа, кто-то умудряется доехать до сотого. Я, так думаю, моя маленькая девочка, наш с тобой лифт остановился этаже на пятидесятом. До него добираются многие и, как правило, выходят вместе и идут в квартиру, на двери которой красуется та самая надпись «Привычка».
Но, в нашем с тобой случае, я бы вышел из лифта один и смотрел как его двери закрываются, увозя тебя в неизвестном направлении. Может быть ты бы поехала вниз, где тебя ждал муж и дочь, заботы, суета и остальной быт. А может быть ты бы поехала вверх, туда где тебя ждал следующий пассажир с повязкой на рукаве «Новая любовь».
Так или иначе это произошло, моя маленькая девочка, и мы с тобой разорвали ниточку связывающую дверные ручки наших зазеркалий между собой. Однако почему мне так больно на сердце и почему эту боль нельзя
