ж, иной еретик лучше другого католика, – расхрабрился задетый за живое пан Самуил.
– Ты богохульствуешь, сын мой! – грозно вскричал патер.
– И, право, я не знаю… Я не могу удалить его! – вдруг решительно выговорил пан Самуил.
Он был робок, нерешителен, но иногда на него находило упрямство, и тогда с ним ничего нельзя было поделать. Это прекрасно знала его жена, она сообразила, что на этой почве вряд ли удастся склонить мужа; приходилось пустить в ход «крайнее средство», о котором говорил ей патер.
– Есть еще одна причина… Я не хотела тебе сообщать, но… – промолвила пани Юзефа.
– Какая, Юзефочка? – чрезвычайно мягко проговорил пан Самуил, уже струсивший своей решительности.
– Он… Он развращает Анджелику…
Лицо пана Влашемского залилось яркою краской.
– Что ты говоришь?!
– Чего ждать от схизматика? – презрительно заметил отец Пий.
– Он хочет отбить Анджелику от Максима, – продолжала пани.
– Гм… Быть может, это – клевета?
– Самуил! Ты хочешь меня вывести из терпения! – воскликнула пани Юзефа.
– Не сердись, Юзефочка! Если говорят, значит, есть что-нибудь похожее на правду… Я постараюсь, во всяком случае, чтобы пан боярин поскорее уехал.
– Слово?
– Слово чести!
– Ну, вот! Давно бы так! – облегченно вздыхая, сказала пани.
– Удалением еретика ты только заслужишь милость Божию, – заметил патер.
Удалившись из комнаты жены, пан Самуил долго ломал голову, как бы удобнее исполнить то, о чем его просили пани Юзефа и отец Пий. Не дай он слова, он, может быть, «отъехал бы на попятный», но слово было дано. Приходилось действовать.
Как нарочно, ничего подходящего пан Самуил придумать не мог, и это его раздражало. Досадовало его немало и то, что приходится расстаться с Белым-Турениным: за протекшее время пан Самуил успел полюбить боярина, как родного сына.
Он в раздумье шагал по своей спальне, куда удалился, чтобы наедине собраться с мыслями, когда к нему вошел сам Павел Степанович Белый-Туренин.
Боярин мало изменился. Он только слегка похудел, да блестков седины прибавилось больше.
– А я тебя везде ищу, пан Самуил, – заговорил Павел Степанович – он по русскому обычаю говорил всем «ты», впрочем, в то время местоимение «вы» употреблялось и поляками еще довольно редко: это была чужеземная новинка, завезенная в Польшу вместе с французскими модами, которые мало-помалу начали вводиться при Сигизмунде среди знати. – Пришел спасибо тебе сказать за хлеб-соль твою, за ласку: завтра в путь-дорогу отправляюсь.
Пан Самуил едва мог удержаться от радостного движения. «Поручение жены исполнено!» – подумал он, но потом ему почти грустно сделалось, что это совершилось так скоро: он надеялся, что боярин проживет в доме еще несколько дней.
– Чего ж ты так торопишься? – спросил он.
– Пора! И то совестно, что загостился. Рана давно зажила.
– Далеко
