этот странный человек пытается успокоить меня, как маленького ребенка, – обняв и некоторое время удерживая в своих объятиях. Я помнила это из курса детской психологии. Наверное, этот метод сработал бы, если бы в какой-то момент, когда я почти вырвалась, Алена не ударила меня по лицу. Хлестко и больно.
– Заткнешься ты или нет? – не выдержала она. В ее красивых глазах читалось отвращение. – Хватит кричать, Мельникова. Соседи уже выглядывают. Не хватало, чтобы ментов вызвали.
Ее пощечина привела меня в чувство. Я замерла. Выдохнула. Сжала кулаки – так, чтобы ногти впивались в кожу.
– Отпусти, – тихим голосом попросила я Меркурия. – Не убегу.
Он послушался меня, убрал руки. Наверное, понял, что мне некуда отступать.
– Я знаю, кто ты, – продолжила я тихо. – Знаю, какими силами обладаешь.
Он приподнял бровь. Алена фыркнула.
– Не совсем тебя понимаю, – отозвался Меркурий. – И думаю, нам все же стоит вернуться.
– Не прикидывайся идиотом. Я все вспомнила, Меркурий, сын Владислава и Анны, кавалер четвертого круга Ордена чего-то там, – я помнила тот вечер так хорошо, словно это было вчера. И подняла руку – так, чтобы браслет, обхватывающий запястье, оказался на уровне глаз застывшего на месте Мерка.
Алена испуганно выдохнула.
– Я знаю, что вы сделали со мной в тот день, – продолжила я. – Знаю, что стала хранительницей этой вещи. А еще я знаю тайные слова, которые передал мне Тимофей. И если ты не скажешь мне, где Ярослав и что с нами происходит, клянусь, вы оба пожалеете.
Впервые я видела в темных глазах Меркурия неподдельный страх.
На моем лице появилась ледяная улыбка. Улыбка, которую я так ненавидела на лицах отца и дяди – ее называли фирменным знаком Реутовых. Однако сейчас мне было все равно.
– За мной, – велела я, не узнавая собственного голоса, и первой, хромая, пошла наверх, слыша, как где-то возмущаются разбуженные моими криками соседи.
Меркурий удивленно глянул на меня, но промолчал и пошел следом. Алена усмехнулась, и ее усмешка мне не понравилась. Она что-то тихо сказала ему, но что – я не расслышала.
Мы молча вернулись в квартиру, в которой теперь ярко горел свет – так, словно ничего и не случилось, прошли в большую комнату и сели: они – на диван, я – в кресло, положив руки на подлокотники и скрестив ноги. Эмоции улеглись, даже страх почти исчез, но ощущение ирреальности сохранялось.
Может быть, действительно жизнь есть сон, и самое большое искусство – умение вовремя проснуться?
Я не знала. Мне оставалось надеяться, что я больше не сплю.
Настенные часы показывали четыре часа утра. Мы молчали. Алена переписывалась с кем-то по телефону, словно ничего не случилось, а Меркурий смотрел в окно, будто читал в ночной тьме за ним какие-то одному ему ведомые знаки.
– Я жду, – облизнув губы, глухо сказала я, разбивая тяжелую тишину, словно бокал для вина об пол.
Алена посмотрела
