самая мысль всегда казалась несбыточною – какая приманка для нашей доверчивой публики!..{11} Правда, некоторые из авторов, имена которых двенадцать раз в год повторялись на обертках журнала, не подарили его ни одною статьею; правда, некоторые из знаменитостей сошли с обертки, к немалому вреду репутации журнала; правда, и половина оставшихся имен, при втором годе, совсем исчезла с обертки{12}; правда, большая часть этих знаменитостей была совсем не знаменита, и между этими знаменитостями многие были сделаны на скорую руку ради предстоящей потребности, многие незнаменитости были произведены в знаменитости, произведены самим этим журналом ради предстоящей нужды; но нашей публике не было до того нужды: она попрежнему встречала постоянно некоторые имена, или в самом деле любимые ею, или к которым она пригляделась, что для ней все равно, и, доверчивая, невзыскательная, питала теплую веру ко всему, что выдавали ей за талант и гений сами эти же таланты и гении. Дело было сделано, а русский человек вообще сговорчив, и в литературных делах за неустойкой не гонится, если вы исполнили хоть часть условий, – так мало избалован он полными устойками. Присоедините к этому его уважение к авторитетам, к громким именам, его доверчивость ко всему, что другими или самим собою провозглашается за дарование. Итак, вот вторая и очень важная причина успеха «Библиотеки» при самом ее начале. Теперь следует третья, не менее важная: кто не помнит хвастливого и, можно сказать, бесстыдно-самохвального объявления об издании «Библиотеки»? кто не помнит возгласов «С. пчелки», которая прожужжала всем уши, что кто не подпишется на «Библиотеку», тот не патриот, тот не любит отечества, не желает ему добра, что тот ренегат, изменник? – И что же? – Это хвастливое объявление, эти вопли, эти возгласы во всяком другом обществе были бы почтены по крайней мере за неприличные, возбудили, бы подозрение, недоверчивость и убили бы предприятие в самом его зародыше; но у нас это-то чуть ли и не есть вернейшее средство успеха{13}. Я часто замечал за самим собою, что когда мне случалось ходить для покупок в город и когда слух мой оглушался, а мое человеческое достоинство оскорблялось невежливой и грубою политикою нашей национальной коммерции, громко и неистово превозносящей свои товары, и нагло и почти насильно затаскивающей покупателя в свою лавку, то я замечал, что чуть ли не всегда попадал я в самую горластую, в самую наглую лавку: что делать – человек русский! – Проклинаешь это азиатское самохвальство, эту предательскую вежливость, сбивающуюся на унижение, эту бесстыдную наглость, и к ней-то именно попадаешь, как рыба на удочку – на Руси так исстари ведется!.. Итак вот три причины, сделавшие «Библиотеку» сильною, когда еще «Библиотеки» не было и на свете!Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив
Эти имена следующие: Баратынский, Барон Брамбеус, Булгарин, А. Воейков, П. Вяземский, Ф. Глинка, Греч, Д. Давыдов, Жуковский, Загоскин, И. Киреевский, Луганский, Крылов, Кукольник, Марлинский, В. Одоевский, Плетнев, Погодин, Н. Полевой, Пушкин, Рудый Панько (Гоголь), Хомяков, Н. Языков, Шевырев и «много других совсем не знаменитых», как говорит Белинский, – К. Арсеньев, В. Григорович, М. Лобанов, К. Масальский, А. Норов, Д. Очкин, Д. Хвостов и др.
Одна из таких «знаменитостей», князь Вяземский писал 18 апреля 1834 года: «С нею («Библиотекою») дела иметь нельзя ни важного, ни бездельного. «Северная пчела» из одного пчельника с «Библиотекою» («Русский архив», 1868, стр. 637–638). «Молва» 22 июня 1834 года отмечала: «На обертке шестой книжки «Библиотеки для чтения» исчезло еще одно имя – князя П. А. Вяземского» (№ 25, стр. 379).
В объявлении о выходе «Библиотеки для чтения» «Северная пчела» (1833, № 177) писала: «В сем журнале участвуют почти все известные своими дарованиями и произведениями в стихах а прозе русские писатели.
Литературная и ученая редакция, выбор статей и состав ежемесячных книжек поручены опытным по этой части литераторам. Журнал «Библиотека для чтения», имеющий предлогом одну лишь общую пользу читателей, остается совершенно чуждый всякого духа партий и не принадлежит ни к какой исключительно литературной касте. Все благонамеренные и прилично изложенные мнения найдут в нем открытое для себя поприще.
Для соблюдения достоинства, приличного изданию, поочередно украшаемому всеми известнейшими в словесности нашей именами, «Библиотека для чтения» не входит в споры ни с какими иными журналами и не отвечает на их выходки и критики».
«Бесстыдство» этого объявления, по мнению Белинского, подчеркивается не только самохвальством и похвальбой напрокат взятыми именами, но и тем, что «Библиотека для чтения» в действительности и не думала сохранять «беспристрастие» и очень скоро превратилась в орган политической реакции.
