кивнулъ Модестъ.
– Темы у тебя!
– Кого что интересуетъ, – холодно возразилъ Модестъ и ловко швырнулъ папиросу черезъ комнату на мѣдный листъ y печки. Иванъ, качая головою, такъ что она ушами, какъ лопастями мельничнаго крыла, размахивала на стѣнной тѣни, говорилъ съ упрекомъ:
– Да ужъ хоть бы кончалъ. A то все – начала да наброски, вступленія да отрывки
Модестъ согласно кивалъ носомъ въ тактъ его словамъ: знаю, молъ, что скажешь, все заранѣе знаю! Не трудись! И – искреннимъ, довѣрчивымъ голосомъ, нисколько не похожимъ на тотъ, которымъ онъ говорилъ раньше, – носовой, искусственно насмѣшливый, условный, точно y актера, играющаго фатовъ на сценѣ, отвѣчалъ:
– У меня слишкомъ быстрое воображеніе. Формы чудовищныхъ контрастовъ летятъ, обгоняютъ слова. Образы остаются въ головѣ, лѣнясь выскользнуть на бумагу. Я не писатель, я мечтатель. Грезу я чувствую осязательно, какъ знаешь, бываетъ во снѣ. Я не думаю, чтобы въ Европѣ былъ поэтъ, который жилъ бы въ такой яркой смѣнѣ образовъ, какъ я. Но все это остается y меня въ мечтѣ, въ думѣ, въ головъ. Слова трудны и бѣдны, a перо скучно и мертво.
– Отъ подобныхъ мечтаній, мой милый, недолго съ ума сойти, – нравоучительно замѣтилъ Иванъ. Модестъ засмѣялся.
– Эка чѣмъ испугалъ! Да, можетъ быть, я уже сошелъ?
– Нехорошо. Запрутъ! – погрозилъ Иванъ. Модесть, словно серьезно прося, качалъ головою съ видомъ насмѣшливо-укоризненной самозащиты въ дѣлѣ, заранѣе и увѣренно выигранномъ:
– Ну, вотъ? кому мѣшаетъ смирный сумасшедшій? О, люди! Оставьте Модеста Сарай-Бермятова его дивану и миѳологіи и идите прочь.
– Но, вѣдь, въ одинъ прескверный день, вставши съ дивана, ты въ состояніи продѣлать такую миѳологію, что всѣ прокуроры ахнуть?
Модестъ посмотрѣлъ на брата внимательно, нахмурился и отвелъ глаза.
– Гм… A ты, Иванъ, однако, не такъ наивенъ, какъ кажешься. Но… Ваня! оставь сомнѣнья! – запѣлъ онъ изъ "Лоэнгрина". – Нѣтъ. Я трусъ. Воображеніе никогда не диктуетъ мнѣ желаній, настолько сильныхъ, чтобы перейти въ дѣйствіе. Съ меня совершенно достаточно моего бреда.
– И съ женщинами ты такъ?
– Больше, нежели въ чемъ либо другомъ… Меня еще въ гимназіи Воображалкинымъ прозвали… Помнишь, товарищи, въ седьмомъ, восьмомъ классѣ уже непремѣнно женщинъ знали… иные съ пятаго начали. По публичнымъ домамъ скитались, горничныхъ, швеекъ подманивали… Я никогда…
– Не то, что теперь? – поддразнилъ Иванъ, ухмыляясь и шевеля темно-рыжими усами.
Но Модестъ возразилъ съ сильною досадою:
– A что теперь? То же, что и тогда…
Иванъ искренно расхохотался и возразилъ:
– Извини меня, Модестъ, но это отъ тебя смѣшно слушать. Словно я тебя не знаю? Не мало вмѣстѣ валандались. Такихъ распутныхъ, какъ ты, поискать.
– A полно, пожалуйста! – съ досадой возразилъ Модестъ, нетерпѣливо шевелясь на кушеткѣ. – Много ты понимаешь… Создали ложную репутацію и носятся! Воображаютъ!
