такие точеные ножки, каких не сыскать ни в одном французском журнале. А чего стоит ее талия! Настенька и сама себе нравится. Она то и дело встает и, прыгая козочкой, несется зачем-то в кухню, а через секунду назад, ветреная лань. И каждый раз смотрится в зеркало. Ей нравится жить вот так, на лету.
Я жую мойву.
– Андрей, я тебе нравлюсь?
Воображаю, сколь восхитительна и привлекательна Настенька была бы, появись она в этом наряде вчера в ресторане. От этих ловеласов не было бы отбою. Да разве мало их было вчера!
– Ты оставишь когда-нибудь свою тюльку?!
– Хоть сейчас. Сию же секунду. А что случилось?
– Андрей, ты невыносим. Посмотри, на кого ты похож. И все это благодаря твоему пиву…
А, собственно, на кого я похож? На самого себя. Я собираю в газету останки мойвы, допиваю пиво… Что нужно?
– Да ничего не нужно… Выключи ты этот телевизор, скучища какая.
Я вытираю руки газетой.
– Пойди вымой, от них же несет…
Поздно ночью, когда моя Настенька, намаявшись от скуки, уже спит, я тихонечко сползаю с кровати (это уже входит в привычку), секунду-другую любуюсь ею, освещенною золотисто-зеленой луной, и прикрываю простынкой. Шлепаю босиком в кухню. Мне нужно написать хоть строчку, хоть полстрочки, слово… Пока я не могу вообразить себе ничего прекраснее удачного абзаца и всецело подчиняю себя власти творчества.
Суббота – святой, божий день. Всю ночь я как проклятый писал. Вдруг пришло озарение. Три дня и три ночи кряду я обдумывал главу и вот… Меня вдруг прорвало. Как прекрасно клеятся друг к дружке слова, какие обороты, сколько юмора… И это рассказывая о Семене. Я представляю себе, как этот неуклюжий хромой вдруг мило улыбается женщине, становится беспредельно галантным, бесконечно чувственным… Вот он дарит ей розы, корзину роз…
– Андрей, ну ты скоро?
– Да-да, иду, иду…
– Вечером мы едем в Ялту, ты помнишь? Или идем в ресторан санатория. Здесь, говорят, не хуже, чем в Ялте.
– Кто говорит?
Весь день мы отдаемся солнцу, морю, удается даже вздремнуть на матрасе, но к вечеру меня неукротимо клонит в сон. Приходит Морфей, этот всесильный владыка, и липнет ко мне, хватает за руки, виснет на плечах… И вот веки мои уже рухнули. Мне не справиться с ними, хотя ноги еще держат. Куда он меня ведет, этот властелин ночи?
– Эй, Андрюша, а обещание?
Я открываю глаза.
– Я только побреюсь, ты готова?
Я успеваю только щеки намылить, стою перед зеркалом с тюбиком крема в руке, в другой – помазок…
Настенька входит.
– Ты… так…
Глаза мои, конечно, не выпадают из орбит.
– Ты так и идешь, Настенька?
– Разве я тебе не нравлюсь?
На ней только белые трусики и эта гонконговская попона.
– А лифчик?
– Они сейчас не в моде.
Но
