плевались через плечо,Если предок мой на иврите
Крыл их матом. А чем ещё?..
А потом, не в шелка одеты,
Часто битые по лицу,
Мои прадеды жили в гетто
И жевали свою мацу.
Запираясь в подвале дома
И скрываясь на чердаках,
Чудом выжили при погромах
И детей спасли на руках.
А в войну, соседи сказали,
Неодетыми, на ветру,
Деда с бабушкой расстреляли
В нашем местном Бабьем Яру.
Был в степи я, в пустыне, в море,
На семи был продут ветрах,
Но как дует ветер Истории,
Я не чувствовал, вертопрах.
Лишь порою от лиц еврейских,
На которых морщин не счесть,
Вдруг повеет чем-то библейским.
Может быть, это он и есть?
Связь времён
Я руку протяну отцу,
А тот протянет руку деду,
Тот прадеду, а тот к лицу
Того, кто мне совсем неведом.
Поймать пытаясь связь времён,
Склонюсь со страстью неофитной
Над тёмной пропастью имён,
Дна у которой мне не видно.
Там есть расстрелянные в лоб,
Там есть убитые в погромах
И просто загнанные в гроб
Судьбой, жестокой, как саркома.
Там есть улыбки и цветы,
Ремёсел много и умений,
И дивной женской красоты,
И противоположных мнений.
Я разгадать их не берусь,
Но, вдруг устав в борьбе с собою,
Из глубины ловлю «Не трусь!
Мы все с тобой на поле боя!»
Пускай их время истекло,
Но часто чувствую плечами
От них идущее тепло
Инфранездешними лучами.
И мне б суметь – рука к руке
Жизнь передать как эстафету,
Как чувство, сжатое в строке,
Поэт передаёт поэту.
Dead sea
Оно мертво. Мертвее не бывает.
Не плещется солёная волна,
И теплоход нигде не завывает,
Лишь соль и камни на ладони дна.
Как поплавок, моё лежало тело,
С водой затеяв бесполезный спор,
И вечность снисходительно глядела
На наши игры с иорданских гор.
Афро-Азиатский разлом
Ты помнишь – мы идём по дну разлома,
Бредём почти по донышку земли,
В немыслимой дали от всех и дома,
И ноги наши в вековой пыли.
На склоне справа – домик бедуинов,
К шесту привязан бедуинский конь,
И солнцем обезвоженная глина
Ступни нам обжигает, как огонь.
Кто брёл до нас по этой каменистой
Тропе, ведущей не поймёшь куда?
Быть может, Павел, тёмен и неистов,
Глаголом покоряя города?
А до него племён живые реки
Текли покорно из конца в конец,
Измученные жаждой человеки
С детьми и жёнами под блеянье овец…
Из глаз моих, сужаясь в перспективе,
Разлом
