качестве характеристики чужого пространства.
Весь топос набоковского Петербурга – это сакральный хронотоп, где греза, мираж, ирреальное пространство потерянных «рая», «сказки», «чуда» соотносятся с сакральным временем Рождества и Пасхи. Следует учесть, однако, что Набоков «играет» с кросспетербургским текстом, в котором топос Петербурга противопоставляется и сопоставляется с топосом Москвы по принципу «чужого европейского» и «интимного своего», так как для него Петербург – «свой» именно потому, что он «нерусский». Берлин же оставался для Набокова чужим, чуждым и нелюбимым еще и потому, что не был Петербургом. Он был остановкой на пути изгнанника, весь топос которой являлся профанным по отношению к сакральному пространству Петербурга. Набоков скрупулезно, с лупой, саркастически-серьезно исследовал его как неизвестный энтомологии вид гусеницы, из которой никогда не выкуклится бабочка.
Грубо натуралистический портрет Берлина создавался целой системой приемов. Среди них – реальные берлинские адреса: Курфюрстендам, Цоо (знаменитый Зоологический сад), аптека на углу Потсдамер и Приватштрассе с механической рекламой мыла и бритья, лекционный зал в Кройцберге, где был убит отец Набокова, адрес дантиста, причинившего в детстве «неприличную» боль – Ин ден Цельтен, 18 А, Грюневальд, Фербеллинерплатц (где были высажены анютины глазки, напоминавшие Набокову и его маленькому сыну своей «кляксой» «толпу беснующихся на ветру маленьких гитлеров»), Винтергартен, Шарлоттенбург, Павлиний остров, Ангальтский вокзал, вокзал на Фридрихштрассе, Тауенциештрассе, Шварцвальд. Реалии быта: Полицейское управление, Финансовое управление, эмигрантские газеты («Руль»), литературные вечера, экскурсии за город, русские рестораны («Pir goroj»), пансионы, магазины, балы, монархические собрания, русский кинематограф.
Если «воздушному», «призрачному» Петербургу у Набокова изоморфны сияние, сверкание, серебристый и золотистый цвета, детский смех, восторг, величавость, изобилие, теплота и праздничность, то «приземленному», «чересчур реальному», «слишком материальному», ненавистному Берлину в рассказах, романах, мемуарах писателя соответствуют будничность, сумеречность, бледность, тусклость, сырость, холод, отсутствие тайны, из цветов – черный, белый, серый, тускло-оливковый, тускло-коричневый, нищета, каторжный труд, усталость, скука, неопрятность, грубая пища, примитивность, безвкусие, скудность, скупость, аляповатость, агрессивность и милитаризм.
Воспоминания о Петербурге у Набокова, о прошлом, счастливом и трагическом, гадание о будущем – коннотативно связаны с экзистенциальными состояниями легкости, радости, счастья или переживаниями трагедии, разлома, крушения, катастрофы, потери «рая». Пространство же Берлина связывается всегда только с потерями, кражей, обманом, плагиатом, изменами, насилием, ощущением униженности и отвращением.
В счете, предъявляемом Берлину, сочетаются разновеликие детали. Так, к примеру, в «Других берегах» писатель упоминает о раскраденной отцовской библиотеке, следы которой были обнаружены им на уличных лотках в Берлине, здесь же была им самим потеряна трость из прадедовской коллекции. Тут же он не упустил случая пройтись
